Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
затем следует перерыв, после которого, собственно, и начинаются те записи, которые
составили дневнику Храповицкого славу одного из самых ценных и беспристрастных
источников для изучения екатерининского времени. Среди них — поразительные по
откровенности отзывы Екатерины о самых различных людях: Фридрихе II, Потемкине,
Орловых, Вольтере, интимные подробности ее частной жизни, государственного управления
и многое другое, никогда не предназначавшееся для посторонних глаз.
Без
той бесстрастной правдивости, которой добивается объектив современного фотоаппарата.
155 Герцог Курляндский Петр Бирон был женат третьим браком на графине Шарлотте Медем.
156 И.И. Местмахер – посланник в Митаве (до 1789 г.), затем в Дрездене.
157 Г.И. Шелехов – известный сибирский купец и мореплаватель, основатель поселений на островах Тихого
океана и побережье Северной Америки.
158 «Памятные записки А.В. Храповицкого…», с.59.
Это, на наш взгляд, достаточно убедительно объясняет, ради какой цели еще
одному достойному человеку довелось узнать, что, служа при дворе, нельзя стать
Тацитом159, но можно Прокопием160.
4
Запись в дневнике Храповицкого за 21 июня: «Зубов сидел, через верх проведенный
после обеда, с Анной Никитишной, а ввечеру один до 11 часов».
22 июня, в пятницу, разнесся слух, что выбор нового фаворита свершился. Нашлось
немало желающих дежурить на личной половине вне очереди — единственно для того, чтоб
хоть один разик взглянуть на счастливчика. Им оказался Платон Александрович Зубов, молодой
человек двадцати двух лет, секунд-ротмистр конного полка. Он имел приятную наружность —
брюнет со стальными с голубым отливом глазами, роста среднего, но строен, подтянут и
чрезвычайно опрятен. Отец его, вице-губернатор в провинции, был принят при дворе.
Екатерина знала Платона Александровича еще мальчиком, когда он в одиннадцатилетнем
возрасте представлялся по случаю отъезда на учебу за границу.
Любопытная деталь: в придворной иерархии Зубов был персоной настолько
ничтожной, что в первые дни его даже в камер-фурьерском журнале именовали Александр
Платонович вместо Платона Александровича.
Запись в дневнике Храповицкого 22 июня: «Указ о деревнях и о 100 тысячах рублях
положил на стол. После обеда еще не были подписаны.
Зубов за маленьким столом и начал ходить через верх (добавим: уже в чине
флигель-адъютанта)».
23 июня: «Подписан Указ о деревнях и 100 тысячах из Кабинета. Я носил. Он
(Мамонов — П.П.) признателен,
сквозь слезы…
Потребовали перстни и из Кабинета десять тысяч рублей».
24 июня: «Сказал, что вчера после обеда приходил со слезами благодарить. Свадьбу хотели
сделать в понедельник, чтоб немного людей было. «Нет, в воскресенье, il est press'e, ainsi d’aujourd’hui en
huit»161 — десять тысяч я положил за подушку на диван — отданы Зотову и перстень с портретом, а
другой в тысячу рублей он подарил Захару»162.
159 Тацит, Корнелий – великий древнеримский историк (ок. 55 – ок. 120).
160 Прокопий Кесарийский – византийский историк VI в. н.э. Наряду с официальной хроникой войн
Юстиниана создал «Тайную историю», в которой описал деспотическое правление этого императора.
161 Он торопится, поэтому через восемь дней после сегодняшнего дня (фр.).
162 «Памятные записки А.В. Храповицкого…», с.196.
Впрочем, и после этого «дворцовая эха» еще не считала дело окончательно
устроенным. К смене фаворита привыкли относиться, как к делу, которое не могло быть
окончательно решено без конфирмации Потемкина.
В Молдавию полетели многочисленные billets163.
«Хлипок, — доносил верный Гарновский, ожидавший сурового реприманда за
проявленную беспечность, — второй том Корсакова. Одного появления Вашей светлости в
столице будет достаточно для восстановления порядка».
Впрочем, в этом не было особой необходимости. Подробности разрыва с Мамоновым
Потемкин знал из несохранившегося письма Екатерины от 20 июня 1789 года. Об этом,
секретном письме упоминает Гарновский в своей записке Попову от 21 июня. О его
существовании он узнал от Зотова. Существенно и то, что Гарновский, имевший широкие
связи в придворных кругах, считал, что Екатерина, заметив охлаждение к себе Мамонова,
сама вызвала его на откровенность, стремясь развязать туго завязавшийся любовный узел.
В письме Светлейшему от 29 июня 1789 года Екатерина, уже заметно успокоившаяся,
так излагала подробности разрыва: «Я сказала ему, что если мое поведение по отношению к
нему изменилось, в том не было бы ничего удивительного ввиду того, что он делал с
сентября месяца, чтобы произвести эту перемену, что он говорил мне и повторил, что,