Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
кроме преданности у него не было ко мне иных чувств, что он подавил все мои чувства и что
если эти чувства не остались прежними, он должен пенять на себя, так как задушил их, так
сказать, обеими руками…
На следующий день после свадьбы новобрачные отправятся в Москву. Именно я
настояла на этом, так как я почувствовала,
остаться здесь. И если говорить правду, имеются очень странные противоречия в его деле, на
которые у меня есть почти несомненные доказательства. Что же касается до меня, то я
нашла развлечение: я думала, что я смогла бы его вернуть, но я всегда предвидела, что это
средство может сделаться опасным. Через неделю я Вам поведаю больше относительно
некоего Чернявого, знакомство с которым, возможно, зависит только от меня самой, но я
сделаю это лишь в последней крайности. Прощайте, будьте здоровы»164.
Потемкин, как мог, утешал императрицу. «Матушка, Всемилостивейшая
Государыня, всего нужней Вам покой, — писал он Екатерине 5 июля, — а как он мне всего
дороже, то я Вам всегда говорил не гоняться, намекал я Вам о склонности к
Щербатовой, но Вы об ней другое сказали. Откроется со временем, как эта интрига шла.
163 Записки (фр.).
164 «Екатерина II и Г.А. Потемкин…», с.356.
Я у Вас в милости, так что ни по каким обстоятельствам вреда себе не ожидаю,
но пакостники мои неусыпны в злодействе; конечно будут покушаться. Матушка родная,
избавьте меня от досад: опричь спокойствия, нужно мне иметь свободную голову»165.
В письме Екатерине от 18 июля Светлейший ставит точку в конце этой, судя по всему,
изрядно надоевшей ему истории: «По моему обычаю ценить суть я никогда не обманывался
в нем(Мамонове — П.П.). Это — смесь безразличия и эгоизма. Из-за этого последнего он
сделался Нарциссом до крайней степени. Не думая ни о ком, кроме себя, он требовал всего.
Никому не платя взаимностью. Будучи ленив, он забывал даже приличие. Цена не важна, но
коль
баснословную цену. Вот — права княжны Шербатовой»166.
Внушения Потемкина подействовали на императрицу. Особенно оценила она
сообщения о том, что Светлейший взял к себе в дежурные офицеры старшего брата Зубова —
Николая, служившего в армии в чине подполковника.
«Я здорова и весела и, как муха, ожила», — успокаивала она Потемкина в письме,
отправленном 5 августа 1789 года из Царского Села167.
Д е й с т в о ш е с т о е
Удивления достойно, сколь те предметы, которые из дали
его Олонецкой губернии казались ему божественными и
приводили его дух в воспламенение, явились в приближении к
двору весьма низкими и недостойными. Охладел дух его, И.,
сколько ни старался, не мог написать ничего горячим и чистым
сердцем в похвалу ей.
Г.Р. Державин
1
Обвенчать Мамонова и Щербатову немедленно, как они того желали, оказалось
невозможно. Настоятель царскосельской церкви Дубинский наотрез отказался
производить обряд венчания до окончания петровского поста, который истекал в конце
июня.
165 «Екатерина II и Г.А. Потемкин…», с.357.
166 Там же, с.361.
167 Там же, с.364.
Дни, оставшиеся до свадьбы, Мамонов провел, как постоялец, которого не сегодня-
завтра попросят съехать. Каждый день слуги выносили из его комнаты то диван, то козетку,
требовавшиеся для устройства покоев нового фаворита.
Более изощренную пытку придумать было сложно.
Приемная Мамонова, которая еще недавно с раннего утра была полна посетителей,
опустела. Те, кто вчера еще искали его дружбы, перестали узнавать его при встрече.
Пошел было посоветоваться о свадебном ужине с церемониймейстером Григорием
Никитичем Орловым — тот сказался больным. Нарышкин, прежде захаживавший к
Мамонову чуть не каждый вечер, скрылся в своей приморской мызе Красной.
Однако самое тяжелое испытание ждало Александра Матвеевича в Таврическом
дворце, у Гарновского.
— Всем известно, что по причине расстроенного моего здоровья я еще летом
просился в Москву, — говорил Мамонов, сидя перед Гарновским. — Меня уговорили
остаться, но после всего того, что мне тогда из разных уст было сказано, я почитал себя от
прежней своей должности уволенным.
Гарновский недоверчиво хмыкнул:
— Уволенным? Это, право, странно. Кто мог вас уволить, помимо его сиятельства?
Как посмели вы, боевой офицер, адъютант князя, решиться самовольно покинуть