Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг

Стегний Петр Владимирович

смутило.

– Ну что же, - сказала она, - вы желали переговорить со мною. Что имеете вы сказать?

– Если Ваше величество, - отвечал я, - сохранит этот взгляд, то я должен буду удалиться, потому

что чувствую, что голова моя не будет свободна и что, следовательно, напрасно было бы злоупотреблять

минутами, которыми Вам угодно мне пожертвовать.

Улыбка

просияла на ее лице.

– Садитесь, - сказала она, - и потолкуем о наших делах.

Успокоенный таким милостивым обхождением настолько же, насколько я был скован перед этим,

я высказал, что если бы я безусловно тотчас согласился бы принять сделанное мне предложение, то

доказал бы этим лишь готовность во что бы то ни стало воспользоваться счастием, что подобного рода

людей у государыни найдется вдоволь под рукой; что предложение это вскружило бы голову и покрепче

моей; что, тем не менее, оно заставило меня задуматься; что как бы я ни был счастлив посвятить ее

службе остаток дней своих, тем не менее даже ее всемогущество не может изменить того, что я две

трети своего существования провел вдали от нее; что мне было уже за 50 лет и что я не в праве

надеяться изучить русский язык; что по моему убеждению нельзя быть полезным деятелем, не зная языка

того края, которому служишь»26.

Гримм упомянул и об интригах и происках, так часто встречающихся при дворе,

высказал опасение насчет неизбежной зависти, которая заставит его делать промахи.

Екатерина, улыбаясь, отвечала, что не понимает таких тонкостей.

Не сказал Гримм Екатерине в тот раз лишь одного. Главного, в чем он признался

лишь спустя много лет:

«Не лета мои, не невозможность изучить русский язык, не двор, с окружающими

его опасностями, не страх ошибок удерживали меня от исполнения столь лестной и

счастливой для меня воли государыни, меня удерживало опасение, что столь блестящая

перемена в службе моей не может быть продолжительной. Я предпочитал полное лишение

предлагаемого неверной возможности его потерять».

Признание любопытное, и к тому же доказывающее, что Гримм, был если и не

искренним, то, во всяком случае, чрезвычайно умным человеком.

А это, согласитесь,

немало.

9

26 Цитируется с сохранением стилистики оригинала по «Автобиографической записке» Ф.-М. Гримма,

опубликованной в Сборнике императорского российского исторического общества, т. 2,. СПб, 1868 г., стр.

324-393.

Точная дата представления Дидро Екатерине достоверно не известна. С

уверенностью можно сказать только то, что первая встреча императрицы и философа

произошла не позже 5 октября, то есть через пять-шесть дней после приезда Дидро в

российскую столицу.

По признанию самого Дидро, он был настолько взволнован во время этой встречи,

что решительно не помнил, о чем говорил. Должно быть, однако, слова его доставили

удовольствие Екатерине, во всяком случае, тронули ее своей искренностью.

После часовой беседы она сказала ему:

— Господин Дидро, видите дверь, в которую вы вошли? Она будет открыта для вас

всякий день с трех до пяти часов пополудни.

Кабинет императрицы Дидро покидал в состоянии сильнейшей ажитации. В

письме дочери, он признавался, что, собираясь в Петербург и подумать не мог, что будет

беседовать с русской императрицей один на один каждый день. Небольшая аудиенция

после месячного ожидания и возможность проститься — вот все, на что он рассчитывал.

Вышло, однако, по-другому. За пять месяцев, проведенных в Петербурге, Дидро

беседовал с Екатериной не менее шестидесяти раз. Разговор длился обычно от полутора

до двух часов, хотя Дидро, никогда не знавший точно, который час, часто опаздывал и

приходил во дворец, когда наступало время приема других лиц. Екатерина порой не знала,

как распрощаться с увлекшимся философом.

Были и другие сложности. Дидро, не признававший условностей ни в одежде, ни в

поведении, в Париже в кругу своих друзей-философов слыл большим оригиналом. В

Петербурге же, при пышном екатерининском дворе, да еще во время праздников, он

выглядел странно.

«Он никогда даже не думал о том, что во дворец нельзя являться в том же костюме,

в котором ходят в чулан; он отправлялся к императрице весь в черном», — вспоминала

дочь Дидро.

По приказу Екатерины Дидро прислали придворный костюм.

Это, однако, мало что изменило. В кабинете Екатерины философ чувствовал себя

совершенно свободно.

«Дидро берет руку императрицы, трясет ее, бьет кулаком по столу; он обходится с

ней совершенно так же, как с вами», — писал Гримм в Берлин графу Нессельроде.

К счастью, непосредственность француза забавляла Екатерину. Она лишь