i 166602c1f3223913
Шрифт:
сильно хлопнул Швейка по руке, в которой тот держал ложку, что рисовая
каша, разлетелась по сторонам. Это Швейка взорвало; оп повернул голову к
фейерверкеру и сказал:
– Эй, ты, Каннитферштан, что это ты там лопочешь? Разве тебя кто нибудь
поймет, дура голова! Ей богу, брось дурака валять, не то как заеду я
тебе в ухо… Фейерверкер расхохотался.
– Так ты, стало быть, чех? Чего же ты сразу не сказал? Ну, теперь то мы
поймем друг друга, – воскликнул он, опускаясь
принялся расспрашивать их, как они сюда попали.
– Сдается мне, – продолжал он, – как, будто здесь проходил 91 й полк или
какая то часть его, но куда они направились, – понятия не имею. Теперь, когда весь фронт пришел в движение, вам, ребята, надо глядеть в оба, как
бы не отбиться от своих. Теперь вас не примут ни в какой другой части, а
если и примут, то дадут вам номер, и вам придется представить в свою
часть удостоверение, где вы были и в каких боях участвовали. А то таких
шкурников нынче много развелось, которые будто отбились на походе от
своих, а сами просто перешли на довольствие в другую часть. А потом, когда и этой части приходил черед идти в наступление и драться, они, не
говоря худого слова, смывались в третью часть. Случалось, что такие
ловкачи по три месяца торчали на передовых позициях и ни разу из
винтовки то не выпалили. Ну вот, за них и принялись теперь как следует…
Вы, ребята, из Праги?
Швейк тотчас же представился ему, как земляк, и спросил: – А вы, случайно, не приказчик ли господина Пексидера на Виноградах?
Хотя нет, тот был как будто немного светлее вас. И не работали в кузнице
у Соучека на Стефановой улице? Тоже нет? Странно! Но я уверен, что я где
то уже видел вас!
Фейерверкер принес им буханку хлеба и две пачки табаку. Швейк с чувством
поблагодарил доброго земляка, и они только что собирались взвалить на
себя свои вещевые мешки, как к ним подошел поручик и с искренним
удивлением воскликнул:
– Как, ребята, вы все еще здесь? Ну, живо, проваливайте! Мне кажется, что никто из вас пороха не изобрел, шкурники вы этакие.
Швейк вытянулся, как полагается, во фронт, взял ружье к йоге и
необычайно серьезно, сделав «поворот головы напра во!», сказал: – Так что, господин поручик, честь имею доложить, что я из батареи убыл.
А только и глупым людям случалось делать большие открытия. Потому что
все люди вовсе не так глупы, как иногда кажется. Что вы, например, господин поручик, думаете, когда смотрите на свои пушки? Ничего! А я
думаю! Вот видите ли, господин поручик, в пушке есть всякие там нарезы, и эти нарезы заставляют шрапнель или гранату сперва взлететь вверх, а
потом, описав дугу, упасть вниз. Словом, снаряд летит так. – Швейк взял
винтовку
вам при этом не является никакой мысли? Так ведь если бы вы, артиллеристы, положили пушку набок, на одно колесо, то ваш снаряд
полетел бы дугою слева направо или справа налево, смотря по тому, на
котором, колесе лежала бы пушка, и вы могли бы таким образом стрелять за
угол. Вы могли бы обстреливать русских с фланга, и никто у них и не
догадался бы, кто и откуда палит.
Поручик покатывался со смеху; фейерверкер и другие артиллеристы, не
понимая огромного значения сделанного Швейком открытия, тупо глядели на
поручика и на говорившего. Через минуту, успокоившись, поручик протянул
Швейку несколько папирос.
– Вот вам! Но теперь – айда, ребята! А о своем открытии сообщите в
генеральный штаб.
Швейк повторно доложил о своей убыли из батареи и, обволакивая ее
командира нежным взглядом своих славных глаз, сентиментально добавил: – А вашу ласку, господин поручик, я вовеки не забуду?
Они вскинули винтовки за плечи и снова вышли на дорогу, по которой уже
шагали в этот день туда и обратно. Они шли долго, эти две заблудшие
овечки австрийской армии, то и дело совещаясь, сворачивать ли им вправо
или влево, Навстречу им никто не попадался, ни верхом, ни пешком, и чем
дольше они шли, тем более странным казалось, что местность эта так пустынна.
Спутник Швейка начал хныкать, что они, чего доброго, находятся позади
линии русского фронта. Швейк вспылил. – А если бы и так? Мы атакуем их с
тыла – только и всего! Ну, ну, ладно, не хнычь, что мы чуть чуть сбились
с пути! Ведь мы не малые дети, что можем потеряться. Знаешь, когда я
лежал в госпитале в Праге, то один больной, у которого был ревматизм, рассказывал нам о таком случае с его полком в четырнадцатом году, когда
у них барабанщик и горнист тоже вот так заблудились. Они пошли где то в
Галиции в одну деревню к девочкам, чтобы в последний раз поспать с ними
перед тем, как их убьют; ну, и заспались они с девочками то, а когда
проснулись поутру, то полк их уже ушел – нет его! Они так и окаменели.
Иисус Мария, что теперь делать? Принялись они это искать свой полк, точь
в точь как мы теперь ищем свой батальон, – туда, сюда… Горнист нес
рожок, а барабанщик – барабан. Горнист был из образованных, инженер, что
ли, и пока они так шли, нарисовал барабанщику карандашиком на оборотной
стороне барабана карту местности. Он занес на нее каждую деревушку, каждую лужу, каждый крест, каждую дикую грушу, каждый ручеек, каждого