i 166602c1f3223913
Шрифт:
был Швейк, докатился до какой то станции, где ярко горел интендантский
склад, грозя поджечь стоявший наготове поезд.
Русские остановились, чтобы собраться с силами. К вечеру их наступление
возобновилось. Артиллерия открыла ураганный огонь, под прикрытием
которого они все ближе и ближе наседали на австрийцев.
Линию фронта невозможно было удержать; она заколебалась и стала медленно
подаваться назад. Пришел приказ занять станцию; батальон отправился
туда,
станции, так что поезд едва успел отойти целым и невредимым.
– Удержать станцию во что бы то ни стало! – приказал поручику Лукашу
через своего ординарца начальник бригады.
– Передайте начальнику бригады, чтоб он сам пришел держать ее, –накинулся поручик Лукаш на ординарца. – Тут не то что человек, а и кошка
не удержится.
Тем не менее батальон продвинулся почти к самому зданию, но
пристрелявшаяся артиллерия осыпала его градом снарядов. Солдаты
разбежались, и Лукашу оставалось только ругаться: – Чорт бы побрал эту комедию!
– Так что, дозвольте доложить, – крикнул ему в самое ухо Швейк, – что
наш четвертый взвод весь перебит. Господина под поручика Дуба…
Снаряды преследовали их по пятам, рвались и забрасывали их землею, и
Швейк, напрягая свой голос до адского рева, заорал: – Так что, господин поручик, сдается мне, что лучше всего было бы нам
убираться отсюда. Они, сволочи, жарят прямо в нас.
Солдаты, низко пригибаясь к земле, разбегались теперь уже целыми
группами; лишь далеко позади станции, в сосновом лесу, удалось
остановить их и повернуть лицом к неприятелю. Они залегли, вырыв себе
лопатами неглубокие ямки в рыхлой почве. Затем по отделенно сделали
перекличку, и, когда оказалось, что во 2 й роте недоставало почти
целиком четвертого взвода, Швейк вышел к батальонному Лукашу и, взяв под
козырек, отрапортовал:
– Так что, господин поручик, дозвольте доложить, что у нас не оставалось
времени подобрать господина подпоручика Дуба, как приказывал господин
капитан Сагнер, что надо подбирать раненых. Нам его до самого вечера не
подобрать, потому что в него угодил снаряд и разорвал его на тысячу кусков.
«Стало быть, на сей раз сложил свою голову Дуб. Об этом его „господин
начальник окружного управления“ ему, вероятно, ничего не говорил!» –подумал про себя поручик Лукаш, а вслух спросил: – Где это было? Там, у
станции?
– Так точно, там его это несчастье и постигло, – отозвался Швейк, –когда русские так крыли, что… Иисус Мария! – воскликнул он вдруг. – Я ж
там потерял свою трубочку!
Он принялся искать у себя во всех карманах, перешарил вещевой мешок, вытряхнул подсумок; но трубочки
таким задушевным тоном, какого поручик никогда еще от него не слышал: – Все, что с нами случилось, – сущие пустяки, и вы, господин поручик, скоро об этом забудете. Но вот что я теперь стану делать без моей трубочки?…
Вся фигура Швейка выражала бесконечную скорбь и отчаяние. Они охватили и
поручика Лукаша, превратясь у него, однако, очень скоро в гнев и
озлобление против всего мира, в котором возможно было такое безумие. Он
подозвал Балоуна, приказал откупорить бутылочку сливовица и стал
утешаться им в такой мере, что вечером, когда на небе зажглись первые
звезды и перестрелка с обеих сторон прекратилась, Швейк, склонившись у
подножия вековой сосны над своим поручиком, беспристрастно констатировал: – Насосался, как грудной ребеночек, и наверно ему снится что нибудь
очень хорошее. Эх, слишком у него мягкое сердце для войны!
Затем Швейк прикрыл его шинелью и сам растянулся возле него. И вдруг он
вспомнил, что фельдкурат, когда они отправлялись в поход, говорил им в
своей проповеди, как чудно на поле сражения, когда кругом пылают деревни
и стонут раненые.
«Надо было дать этому фельдкурату хорошенько по морде», подумал он еще и
заснул. Ему приснилось, будто снаряд еще раз разорвал подпоручика Дуба, и тот среди дыма и пламени возносился на небо, словно пророк Илья в
своей огненной колеснице.
– У врат рая толпились души убитых, в самых разнообразных мундирах, а
душа подпоручика Дуба старалась протолкаться между ними, усердно работая
локтями, и кричала: «Да пропустите же меня, я пал за Австрию и хочу
первым говорить с господом богом! Что, святой Петр, ты говоришь, что ты
слуга господень? Но я хочу говорить с самим начальником. Расступитесь, потому что вы еще меня не знаете. Я бы вам не пожелал узнать меня
поближе». И вдруг по всему небу разлилось безмерное золотое сияние, среди которого появился почтенный старец в белоснежном одеянии; возле
старца стоял светловолосый юноша в забрызганном кровью мундире и с
терновым венцом, вместо фуражки, на голове. Старец указал перстом на
большую книгу, которую держала перед ним в руках прекрасная дева, и
громовым голосом спросил Дуба: «Подпоручик Дуб, почему преследовал ты
бравого солдата Швейка? Зачем заставил его выпить бутылку коньяку?»
Подпоручик Дуб не ответил на это, и юноша простер руки, в которых
подобно расцветшим розам алели кровавые раны. Тогда старец воскликнул: «Иди во ад!» – и подпоручик слетел на землю. Сияние погасло, старец