И это все, за что я борюсь
Шрифт:
Он оброс, похудел и осунулся, щеки снова ввалились, а покрасневшие глаза отчего-то казались до ужаса большими, просто огромными, и этот затравленный, мечущийся из стороны в сторону взгляд ставил меня в тупик. Что с ним успели сотворить за эти дни? Я видела немного подзажившие следы побоев на лице, опущенные дрожащие плечи и слышала голос, который охрип так, будто был напрочь сорван. Все это наводило на страшные мысли, и я гнала их от себя, как только могла.
— Тебя приговорили к восьмикружию. — Сообщила я, взяв в руки его бледное, колючее от щетины лицо, — Ты должен держаться. И знать,
Его глаза блестели от возбуждения, радости и слез, и тогда я поняла, что имею полное право на рваный, украденный у этой тюрьмы, поцелуй. Я накрыла растрескавшиеся, пересохшие губы Бейва своими, чувствуя, как он притягивает меня к себе, стискивает в объятьях и целует, как в последний раз.
— Должно быть, от меня ужасно воняет. — Оторвавшись, прошептал он, и измученное лицо впервые озарила легкая улыбка.
— То ли еще будет! — Я положила руку ему на грудь, ощущая под пальцами громкое сердцебиение и напряженные мышцы. Бейв невесело улыбнулся мне и тут же уставился куда-то вдаль, все еще обнимая меня.
— Сколько еще смертных грехов он мне приписал? — После долгого молчания спросил он.
— Много. — Мой голос был серым и бесчувственным, словно вся так ярость, которую я чувствовала во время приговора, сгорела без остатка, — Убийство, предательство, взрыв.
— О, нет! Взрыв!
Я резко повернулась к нему и уставилась прямо в глаза, требуя правды:
— Это все же твоих рук дело?
— Только взрыв. Так… получилось. Если бы я не вышвырнул его в окно, многие бы погибли. Я не понимал, что творю, меня подставили и, магия… она требовала выхода. Боги, что я натворил! — Он закрыл голову руками и спрятал глаза.
— Похоже, точно так же я убила Цатту. — Я положила руку ему на плечо, желая успокоить.
— Милит, это было лишним. Теперь и тебя все ищут…
— Не найдут, не бойся. Лорента и Тадар с нами.
— Почему-то я не сомневался… — Покосился Бейв, — Они сделали… это с тобой? Тут еще и глаза!
— Эффект временный, проходящий. Я не собираюсь быть Долорес вечно. — Пожала плечами я.
— Когда все это закончится? — С надеждой в голосе спросил Бейв.
Я не знала, что на это ответить, а его взгляд, такой несчастный, полный тоски и безысходности, и вовсе подбивал меня солгать, ответить, что совсем скоро, что никак не могло быть правдой. У нас даже не было плана — что уж тут говорить о подготовке?
Я придвинулась чуть ближе, запуская руку в его спутанные волосы:
— Скоро. Только жди меня. Не переставай ждать.
Выхватив мою руку, Бейв закрыл глаза и стиснул мои пальцы в своих ледяных ладонях. Кажется, я расплакалась бы прямо здесь, если бы не стук в дверь, сопровождаемый грубым криком:
— Эй ты, шлюха! Время!
Вырвав руку, я поднялась с пола, но Бейв тут же рванулся за мной. Его глаза стали круглыми от удивления:
— Кем ты назвалась?
— Это неважно. — Отмахнулась я, — Главное, мне удалось увидеть тебя.
— Боже, Милит… — Бейв обхватил себя руками, — Это все из-за меня. Во что же я тебя втянул!?
— Я не знаю. — Я коснулась пальцами шершавой двери, — Но надеюсь, что мы выберемся.
Дверь передо мной распахнулась, и перед
— Смотри-ка, он даже на ноги поднялся! А то все сидит в том углу, да сидит!
Я обернулась и в последний раз бросила на Бейва обнадеживающий взгляд. Парень дрожал от холода и шатался на нетвердых ногах, но не сводил с меня глаз. Если бы я могла, я бы взорвала эту тюрьму прямо сейчас, убила бы половину этого города ради того, чтобы быть с ним. Еще никогда в жизни я не хотела бороться за что-то по-настоящему.
Сейчас я поняла: все, что я могу — это бороться за него.
Глава 19
С неба опять валил снег. Мокрые хлопья падали на лицо и стекали по нему растаявшими слезами. Может, это даже правильно — они создавали иллюзию того, что я плачу. Ведь я и должна плакать, хотя на деле из моих глаз не вылилось ни одной слезинки. Любая другая на моем месте плакала бы, а я стояла в глубине толпы, как каменный памятник самой себе и лишь смотрела в одну точку.
Я не умела переносить боль и страдания так, как это подобает женщине.
Я должна была рваться к нему, кричать и плакать, будоражить окружающих своим поведением и наводить на людей мысль о моем сумасшествии, но я просто стояла на месте, словно мои ноги приросли к заснеженной брусчатке, пока над довольной толпой разносились его крики.
Все это время я ни разу не отвела взгляд, как это сделала бы любая другая, даже, кажется, ни разу не моргнула, пока на спину Бейва все сыпались и сыпались новые плети. Я не считала удары, я считала его вздохи. Я помнила, сколько раз он вскрикнул и застонал, сколько раз поднял взгляд на толпу, ища меня.
Именно так разрывается сердце — тихо, неотвратимо и очень-очень больно.
Бейв стоял на коленях на дощатом эшафоте, привязанный к столбу, с опущенной головой и трясущимися плечами. По его голому торсу стекала кровь, а грудь тяжело вздымалась после каждого удара. Толпа ревела от восторга каждый раз, когда плеть рассекала его кожу, и маг стонал от боли.
«Может, сейчас самое время воспользоваться магией?» — думала я, проклиная саму себя за это. Если Бейв попытается сбежать, его накажут еще сильнее, это глупый и необоснованный риск, но все же мысль прожигала мой разум уже несколько минут.
Вдруг нам повезет? Хотя бы раз в жизни?
Я загнала эту идею куда подальше, и взгляд неосознанно зацепился за места слева от эшафота. Там восседали высокопоставленные гости, и меня бросило в дрожь от того, что я там увидела. Помимо Синка, окруженного гвардейцами со всех сторон, и отца, который то и дело рыскал глазами по толпе зевак (подозреваю, что в поисках меня), там, как ни в чем не бывало, сидел Энвал с лицом более спокойным, чем у Цатты, когда она пришла ко мне перед смертью. Он наблюдал за тем, как истязают его брата, пусть и не родного, и на его лице не дрогнул ни один мускул. Пока мое сердце разрывалось в груди от боли человека, который стал для меня всем, его предавал тот, кто всю жизнь был рядом.