И тогда оно упало мне в руки
Шрифт:
20.05
Как бы не так. В комнату просовываются папа с дядей Эдди. Оба смеются без остановки.
— С удовольствием бы пообщалась с вами, — говорю я, — но вы же видите, что я готовлюсь к литературе.
— Понял, — отвечает папа. — Вы проходите роман известного классика «Как влюблять в себя всех подряд»?
О merde! Они успели прочитать
Да... Мой вати явно с таким заданием не справился бы. Маме должно быть обидно. Дядя Эдди успел рассказать мне, что папу сегодня выгнали с трибуны, потому что он все время орал, обращаясь к судье:
— Мистер Ланкастер, Морин[52]!
И после этого он еще приходит домой и пьет пиво.
Если у меня, как выразилась Ястребиный Глаз, недоразвитое чувство ответственности, то я знаю, кого за это благодарить...
20.30
Вернулась мама с Либби. Потом мне послышался Джаскин голос. Неужели это Либби так прикалывается? Но потом в дверь постучали, и Джаскин голос произнес:
— Джорджия, это я... Можно войти?
Она что, забыла, что не разговаривает со мной?
— Ладно, входи.
Джаску всю трясет, глаза заплыли от слез и превратились в щелочки:
— Джорджи, представляешь? Том уезжает в Страну Киви на полгода!
— О, non !
— На шесть месяцев! — лихорадочно повторяет Джаска. — Как он мог! Бросить меня тут одну!
— Знаешь, когда уезжал мой БЛ... — попыталась вставить я, но Джас меня не слушает.
— Ну как он мог со мной так поступить?
— Знаешь... Я тоже через это прошла. Меня вообще променяли на сумчатых.
— Но я бы никогда не бросила Тома, никогда! — в отчаянии восклицает Джас. Она уже завелась и не может остановиться. Тогда я сунула ей в руки лошадку Чарли и побежала вниз, ведь человеку нужно оказать скорую помощь.
Влетаю в кухню, чтобы налить лекарственный кофе с молоком и прихватить парочку «Джемми доджерсов». Либби тоже здесь: пенкой для волос она пытается сделать Горди чуб а-ля Элвис Пресли. А мутти подшивает свой карнавальный костюм для вечеринки «Властелин Колец». Что-то я не очень уверена, что в этой книге фигурирует проститутка, но ручаться не могу — я отложила книжку при первом же упоминании о хоббитах.
— Мам, — говорю я. — Ты все ругаешь меня за плохие оценки по поведению, а папу, между прочим, прогнали с трибуны, потому что он обзывал судью женским именем Морин. И очень тебя прошу: запрети ему надевать на вечеринку зеленые лосины.
— Зря ты так. У твоего папы очень красивые ноги.
Она что, вообще?
— А что с Джас? — спрашивает мама. — Она говорит, у нее с Томом какие-то проблемы.
—
— Боже, как грустно, — говорит мама.
— О бозе, о бозе, о бозе... — повторяет Либби. Только не думайте, что она кому-то сочувствует.
— Нормально, а меня ты пожалела? — возмущенно говорю я маме. — Меня тоже бросили ради каких-то несчастных вомбатов.
Тут в кухню вваливается вати — достает из холодильника пиво и огромный кусок сыра. Подмигивает нам и говорит:
— Как жестянка, девчонки? — И уходит.
Я пристально смотрю на маму и говорю:
— Грустно, когда тебя бросают ради вомбатов. Но еще грустнее быть замужем за вомбатом.
— Не груби, — говорит мама. — У тебя могли быть папы и похуже.
В кухне повисла долгая грустная пауза. И слышно, как в гостиной кто-то громко пукает.
Ой, мое молоко закипело. Я хлопочу, завариваю нам с Джаской кофе.
— А что у тебя с Дейвом Смехотурой? — интересуется мама.
— Ха.
— Неужели тебе больше никто не нравится?
Увлекшись заваркой кофе, я случайно сболтнула:
— «Стифф Диланз» взяли нового солиста, зовут Масимо, он итальянец, и очень классный.
Черт. Зря я сказала. Вообще-то родители существуют не для откровенных бесед, а для вытягивания денег. Откровенные беседы с мамой? Ну я размечталась. Она слышит только себя любимую:
— Ой, у меня однажды был парень-итальянец. Мы от школы поехали на экскурсию в Римини[53], там я с ним и познакомилась. Знаешь, у него были такие густые волосы, что все расчески ломались. Мы как-то пришли на пляж и обомлели: девица в одних бикини села на мотоцикл и прямо так укатила.
— В одних бикини?
Мама молча кивает.
— Надо же, — говорю я. С развевающимися на ветру нунгами?
— Да, причем у нее был довольно большой размерчик.
— Бедные водители. Она ведь создавала аварийную ситуацию.
— Я так и сказала об этом моему итальянцу. И знаешь, что он ответил?
— Что?
— До сих пор не знаю. Он не говорил по-английски, а я — по-итальянски.
И мама дико рассмеялась, а вслед за ней и Либби.
Ну и нравы в этой Стране Вечно Кудрявых Макарон.
20.45
Сверху из моей комнаты раздается жалобный голос:
— Джорджия, ты где?
У меня в комнате, временно являющейся Комнатой Разбитых Сердец.
Мы с Джаской забрались на кровать, едим «Джэмми доджерсы» и пьем кофе с молоком. В перерывах между чавканьем и причмокиванием Джаска интересуется:
— Как бы мне удержать Тома?
Тут из меня поперла такая рассудительность:
— Ну... Этот вопрос следует рассматривать с двух точек зрения.