Игра Эндера
Шрифт:
Однажды, после практических занятий, Эндер задержался в комнате баталий. Он заметил, что Динк Микер всегда опаздывает на обед, и решил, что Динк отрабатывает какие-то особые навыки. Эндера еще не мучило чувство голода, поэтому он решил посмотреть те приемы, которые Динк шлифует в одиночку.
Но Динк не занимался. Он стоял возле двери и смотрел на Эндера.
Эндер тоже замер посреди комнаты и внимательно следил за Динком.
Никто не говорил. Было яснее ясного, что Динк ждет, пока Эндер покинет комнату баталий. Но также было предельно ясно, что молчание Эндера
Динк повернулся спиной к Эндеру, медленно и аккуратно снял скафандр и мягко оттолкнулся от пола. Он медленно двигался к центру комнаты, почти дрейфовал, все его тело было полностью расслаблено. Казалось, его руки и ноги, все тело сносит невидимое воздушное течение.
После изнуряющих скоростей и напряжения практических занятий, изматывающих тренировок, даже наблюдение за дрейфом Динка было своеобразным отдыхом и расслаблением. Он парил не менее десяти минут, прежде чем достиг противоположной стены. Затем он перевернулся, оттолкнулся сильнее, довольно быстро пересек комнату и точно приземлился возле скафандра. Затем так же тщательно одел его и застегнулся.
— Пошли, — крикнул он Эндеру.
Они направились к казарме. Комната оказалась пустой, все мальчики обедали.
Каждый направился к своей койке и переоделся в обычную форму. Эндер подошел к койке Динка и подождал, пока тот окончательно соберется.
— Почему ты остался? — спросил Динк.
— Я не голоден.
— Ладно, теперь ты знаешь, почему я не командующий.
Эндер удивленно вскинул брови.
— Вообще-то мне предлагали уже дважды, но я отказался.
— Отказался? Сам?
— Они отбирали у меня личные вещи, мою койку и компьютер. Потом предлагали мне армию и препровождали в кабинет командующего. Но я специально сидел и не покидал кабинета, пока меня вновь не переводили в чью-либо армию.
— Но почему?
— Потому что я не позволю им это сделать для меня. Я не могу поверить, что ты ничего не замечаешь, Эндер. Я надеюсь, ты еще просто слишком мал. Все эти другие армии, они не враги. Настоящие враги — это учителя. Они заставляют нас бороться и сражаться друг с другом. Они заставляют нас ненавидеть друг друга. Игры — это все. Выигрывать, выигрывать, выигрывать. Но все это равнозначно нулю, пустому месту. Мы убиваем друг друга, а в это время старые ублюдки сидят и спокойно наблюдают за нами, изучают нас, методично отлавливают наши слабости, решают, где мы достойно проявили себя в нем? Для чего? Мне было ровно шесть, когда меня привезли сюда. Разве я тогда знал, что такое ад? Они решили, что я идеально подхожу под программу, но никто до сих пор не может сказать мне, а подходит ли мне их программа.
— Тогда почему ты не ушел обратно домой?
Динк горько усмехнулся.
— Потому что я не в силах отказаться от игры.
Он с силой ударил по снятому и разложенному на койке костюму.
— Потому что я люблю все это.
— И поэтому не хочешь становиться командующим?
Динк отрицательно покачал головой.
— Никогда. Посмотри, что стало с Роузом. Мальчишка просто сошел с ума. Роуз де Ноуз. Он спит вместе с нами, вместо того, чтобы
— Роуз?
— Но они сделали его командующим за то, что он однажды повел себя очень достойно. А он даже не знает, что он сделал. Он побеждает, но все эти победы, все эти очки еще хуже всего, ведь он не знает, каким образом и почему он постоянно побеждает, а я на своем месте все-таки кое-что могу. В любой момент каждый может выяснить, что Роуз не такой уж талантливый израильский отпрыск, который может одержать победу, чего бы это не стоило. Он просто не знает, почему кто-либо проигрывает или выигрывает. Никто не знает.
— Но ведь это совсем не значит, что он сумасшедший, Динк.
— Я знаю, ты здесь всего год, ты еще думаешь, что все вокруг тебя — это вполне нормальные люди. Но это не так. Мы — совсем другие. Я довольно часто бываю в библиотеке или вызываю книги на экран. Читаю в основном старые книги, потому что они просто ограничивают нас в чем-то новом. Но это неважно, у меня сложилось вполне определенное мнение, какими должны быть дети. Мы — не дети, Эндер. Дети могут терять или приобретать, и это мало кого беспокоит. Детям чужды армии, они не могут быть главнокомандующими еще для сорока таких же детей. Это больше, чем может вынести человек, если, конечно, он немного не сумасшедший.
Эндер попытался вспомнить, а какими еще могут быть дети, там дома или в школе. Но все, что ему пришло на ум, было связано со Стилсоном.
— У меня был брат. Простой нормальный парень. Все, что его интересовало — это девчонки. И полеты. Он хотел летать. Он играл в мяч с другими мальчишками. В азартные игры, стрелял по мишеням в тире, гонял по коридорам мяч, пока какой-нибудь миролюбивый офицер не конфисковывал его. Это было отличное время. Он учил меня, как правильно вести мяч, если ко мне переходит подача.
Эндер вспомнил собственного брата, но ожившие воспоминания не доставляли ему радости.
Динк оценил выражение лица Эндера по-другому.
— Ладно, я знаю, все предпочитают не говорить о доме. Но мы ведь появились не из ниоткуда, а из вполне конкретных мест. Не Школа Баталий произвела нас на свет. Она может только разрушать. И мы все помним дом и все, что с ним связано. Возможно это не только радужные воспоминания, но мы помним и врем друг другу, прячась за равнодушную забывчивость. Посмотри вокруг, Эндер, почему никто никогда не говорит о доме? Разве это не говорит само за себя, как это важно. А никто не признается в этом даже себе. Ну разве не ад?
— Да нет, все нормально. Просто я тоже вспомнил свою сестру, Валентину.
— Извини, я не хотел огорчать тебя.
— Все нормально. Я не слишком часто думаю о ней. По-моему, я тоже стал частью всей этой игры.
— Все правильно, мы в норме и никогда не расплачемся. Господи, я никогда не задумывался об этом. Ведь никто из нас не плачет. Мы стараемся стать взрослыми. Как наши отцы. Я почему-то представляю твоего отца, похожим на тебя. Такой спокойный и выносливый и вдруг взрывается, как порох — и…