Игра Канарейки

Solongoy

Канарейка только взглянула на него как-то странно, будто через пелену, и вдруг осела на землю. Взломщик успел подхватить её за плечи. Эльфка вцепилась ногтями в траву, задрожала всем телом. Она потянулась к сумке, достала из неё баночку с резко пахнущим содержимым. Квинто сел на колени возле эльфки. Что за бес в неё вдруг вселился?

Судя по тому, как прихватило ногу, когда эффект обезболивающего спал, дела были очень плохи.

Канарейка оторвала полосу от подола юбки, обильно смазала её мазью и замотала распухшее

колено.

Квинто замер. Она собралась с такой ногой карабкаться на колокольню?

Эльфка закончила с перевязкой и подняла глаза на взломщика. Он почувствовал, как холодок пробежал у него по спине. Этот взгляд был даже каким-то жутким.

Канарейка выхватила кинжал, приставила его к горлу Квинто.

– Если ведьмак или этот хмурый тип узнают об этом, я отрежу тебе кисти рук.

Ольгерд прав. Нужно срочно отдавать долги и уезжать. Канарейка и так достаточно вляпалась в не свою историю, в которой её вообще не должно было быть.

– Канарейка, я могу тебя спросить? – Квинто пришлось немного отклониться назад, чтобы лезвие не мешало говорить и не царапало кадык. Эльфка сместила лезвие ниже, подалась за взломщиком.

Хотелось спросить целую уйму всего. Начиная от бытовых вопросов о том, сколько берёт самая знаменитая убийца Оксенфурта, и заканчивая вопросами совсем уж личного характера, берущими своё начало из сугубо непрофессионального интереса к Канарейке.

– Ты ведь согласилась на это из личного интереса?

– Как и все, – сухо ответила эльфка. Обезболивающее ещё не до конца подействовало, нога тягуче ныла.

– Я имею в виду, у тебя интерес не денежный.

Канарейка изменилась в лице – с неё разом будто слетело лет сто. Квинто раньше не замечал за другими эльфами такого, его губы сложились в ухмылку.

Канарейка выдохнула.

– Я должна ведьмаку. Дважды. И не только ему. Не деньги. Вернее, не только деньги.

Взломщик отвёл рукой кинжал от своего горла. Эльфка посмотрела на него внимательно, убрала кинжал.

– Не думаю, что ты поймёшь.

Квинто не понимал. Вообще-то он был довольно практичным, если не сказать циничным мужчиной. Долги измеряются деньгами или не измеряются ничем. Благородство и гордость – красивые и важные вещи, но только не тогда, когда от этого может зависеть твоя жизнь. А загонять самого себя в ловушки, чтобы вернуть долги, о которых не помнят уже сами кредиторы по мнению Квинто – именно глупая благородная гордость. Ворам и убийцам их должны удалять при рождении.

– Потому что с такой ногой это более, чем самоубийственно, – наигранно равнодушно произнёс взломщик. Он встал с земли, отряхнул колени и протянул Канарейке руку.

– Впрочем, если это никак не повлияет на результат нашей работы, мне решительно всё равно.

Геральт и Незнакомец вернулись незаметно и абсолютно тихо.

– Я считаю до двадцати, и патрули разойдутся так,

что у нас будет минута, – сказал Незнакомец.

Ведьмак быстро распахнул сумку и протянул всё ещё не очень уверенно стоящей на земле Канарейке верёвку и флягу.

– Сделай хороший глоток.

Эльфка послушно быстро открутила крышку, сделала большой глоток и, только когда горло внезапно обожгло, поняла, что ведьмак ей подсунул.

– Холера, Геральт, это что, спирт?!

Ведьмак в успокаивающем жесте положил руку ей на плечо.

– Ты видела, как работают мои знаки. Я сейчас наложу на тебя знак, подавляющий твою волю. Но поскольку у тебя сильная воля, я подумал, что тебе нужен спирт. У тебя будет мало времени, но какое-то время ты не будешь бояться. Готова?

Незнакомец нервно кашлянул, намекая на то, что уже пора. Канарейка несмело кивнула.

Геральт сложил пальцы в знак Аксий, прошептал что-то на Старшей речи. Эльфка не смогла расслышать ни единого слова, но вдруг почувствовала, словно её тело сковало.

– Ты не боишься высоты. Сейчас ты совершенно спокойно и быстро залезешь на башню по стене и скинешь нам верёвку.

Не было такого, что Канарейка не могла управлять своим телом. Напротив, очень даже могла. Но то, что сказал ей ведьмак, вдруг стало самой что ни на есть правдой, а высоты она никогда не боялась.

Эльфка ловко, так, будто всю жизнь только этим и занималась, поползла вверх по стене. Вот только чем выше она залезала, тем слабее становилось чувство внушения ведьмака. Даже больная нога почти не беспокоила.

Когда от кончиков пальцев до перекладины колокольни оставалось чуть меньше её собственного роста, она услышала сверху звон доспехов и чей-то кашель. Вдруг стало ужасно страшно. Канарейка отпустила одну руку и потянулась за кинжалом.

Нельзя было только смотреть вниз.

Пальцы начинали соскальзывать, и эльфка каждой своей клеточкой ощущала, как далеко от неё находится холодная и влажная после вечернего дождя каменная брусчатка.

Внушение, кажется, уже прошло, Канарейка пыталась ползти вверх, понимая, что время на исходе.

Чудовищно остро ощущалась собственная смертность.

Становилось досадно за лёгкость, с которой люди, да и она в частности, забирают друг у друга жизни.

Она не чувствовала такого даже в той отвратительной пещере, переполненной рыцарями и фисштехом.

Если все её жертвы перед смертью ощущали что-то подобное, сейчас она готова была вымаливать прощение у каждой из них.

Канарейкой теперь попросту двигал страх. Она перемахнула через перила колокольни, готовая расправиться с двумя стражниками, которых вообще не должно было здесь быть. В последний момент эльфка передумала и резко перевернула кинжал, ударив сначала одного, а потом уже второго, задремавшего в углу, рукоятью кинжала, а не лезвием.