Игра Канарейки
Шрифт:
Гном сидел на перине, спиной прислонившись к стене, внимательно слушал и следил глазами за метающейся по комнате эльфкой.
Она рассказала ему предельно честно, как было, всё, что не касалось Гюнтера О’Дима. Сказала, что контракт взяла сама, с дуру, на свадьбу потащилась потому, что атаман внезапно оказался ей интересен, а на кражу напросилась сама. Не забыла об Ордене Пылающей Розы, о своём спасении и даже о чувствах к Ольгерду.
Канарейка старалась говорить правду Биттергельду, но не хотела впутывать его в историю с Человеком-Зеркало.
– И что тот нильф? – спросил гном после долгого молчания. – Ты вырезала ему глаза?
– Нильф? – спросила Канарейка. Она ждала от Биттергельда несколько иных вопросов после рассказанной ею истории.
– Который открыл за тобой охоту. Если он сумел натравить на тебя целый Орден, просто так он не отъебётся.
– Двадцать калек под фисштехом, а не целый Орден, – отмахнулась эльфка.
– И что, ты не хочешь вернуть ему должок?
Канарейка замерла. Она хотела, чего тут скрывать. Она опустила взгляд на руки, нервно теребящие край рубахи.
– Карина, – голос гнома смягчился. – Если ты знаешь, как его зовут, я могу посмотреть в банковских книгах учёта. Только скажи, как его зовут, и в каком он городе.
– Я не знаю…
Канарейка замерла на несколько секунд, потом вдруг бросилась к вещевому мешку и достала замусоленное письмо. То самое, что она нашла в кармане одного из рыцарей, поджидавших её возле хижины травника.
Как они вообще узнали, что она туда придёт?
Эльфка развернула письмо, плюхнулась на перину рядом с гномом и сунула клочок бумаги ему под нос. Тот взглянул на руны, развёл руками:
– Я вашей эльфской тарабарщины не различаю.
– Это не Старшая Речь. Не совсем. Нильфгаардский диалект.
Биттергельд прыснул.
– Милая, я погряз в простом Общем языке. Свой-то еле помню, в Махакам с такими знаниями бы не сунулся. А ты мне говоришь про язык «чёрных». Срал я на их язык!
Да и Канарейка бы – с удовольствием. Но комментарий она проглотила, ещё раз внимательно и натужно перечитала письмо про себя.
– Ну, если кратко… Это письмо от того, кто платит Ордену. Он их подгоняет, говорит, что ночью пятого дня Блатхе я покажусь у хижины низушка-травника в лесах Оксенфурта.
– Откуда он мог это знать?
– Да ниоткуда! – воскликнула Канарейка. – Я согласилась на это утром пятого дня, в комнате были только ведьмак, атаман и медичка!
Биттергельд прищурился, провёл рукой по подбородку, но ничего не сказал. Краткий рассказ эльфки представил ему медичку милой и наивной девушкой, ведьмака – раздражённой жертвой обстоятельств, а Ольгерда фон Эверека – настоящим безумным психом с дьявольским огнём в глазах и неиссякаемой любовью к игре с чужими судьбами. Естественно, все подозрения гнома сразу же пали на него. Только Канарейка, похоже, была как-то ненормально привязана к атаману, и даже выскажи Биттергельд ей свои подозрения, она отказалась бы замечать это бревно в глазу.
– Ещё он пишет взять меня невредимой и срочно доставить в деревушку под стенами Новиграда. Будет ждать там два дня, а потом уедет. Подписано – «С. Т.».
– Он – нильф. То
– Не уверена, – протянула Канарейка. – Последний «чёрный», которого я встречала, пытался дать мне заказ, за версту несущий политикой. Я довольно грубо отказалась… Но вот хоть убей, как он представлялся, не помню… Септимус, Теимус…
Биттергельд шумно выдохнул, снял свой колпачок и заправил письмо заказчика в специальный кармашек.
– Не боись, ушастая. Все конторские книги прочешу, найду твоего нильфа. Не мог он проторчать дюжину дней в Новиграде и Оксенфурте и ни разу не взять взаймы или не отправить кому-то деньги.
Эльфка как-то погрустнела. Она не была уверена, что хочет искать этого «С. Т.». Наверняка это просто очередной аристократ, который был бы не прочь обзавестись новым домом, а с награды за поимку убийцы делать это как-то сподручнее.
– Спи, – мягко сказал гном. – Тебя ждёт твой Каетан. Ты же не хотела бы, чтобы он увидел тебя уставшей?
Он обращался с ней как с ребёнком. Но Канарейке отчего-то стало так гадко, что она послушно отползла в свой угол, замоталась плащом. Пролежала так несколько секунд в каком-то глухом оцепенении, потом силой вытолкнула себя из него, приподнялась на локте:
– Гномы ведь не верят в то, что потом все становятся частью природы и смотрят за нами через неё.
– Да, Карина. Гномы не верят в такую чушь. – Биттергельд тоже лёг на перину, выдержал паузу. – Но этот твой Каетан – эльф, а эльфы верят в такое. В это веришь и ты, значит, для вас двоих так оно и есть.
Гном задул свечу. В комнате и с ней-то было очень темно, а теперь нельзя было разглядеть даже собственной руки. За окном повисла облачная душная ночь, где-то далеко зазывал волк.
– Я не знаю, во что я могу верить, – неожиданно даже для самой себя призналась Канарейка. – Наверное, только в свой клинок.
Биттергельду было лет на семьдесят меньше, чем эльфке. Но всё же он привык воспринимать её девочкой, блуждающей по огромному тёмному залу с тусклой свечой в руках. Привык считать её ребёнком. Он привык и смирился с тем, что она зарабатывает смертью. Всё же лучше, чем если бы она торговала собой или нацепила на пояс беличий хвост. Мир, в котором она жила, был беспощаден и жаден до смертей. Но всё же Карина всегда была по-детски мягкой и наглой, немного сумасшедшей из-за своей наивности. И эта жуткая циничная вещь, которую она только что сказала, ударила Биттергельда под дых.
Утро принесло туман и холод. Вода словно стояла в воздухе, всё никак не решаясь наконец ринуться на землю. У лошади изо рта выбивался пар, Канарейка куталась в тонкий плащ, дрожала, украдкой растирала руки. Лужи на тракте покрылись тонким слоем льда.
– Мать-перемать! – ворчал Биттергельд. – Холодрыга, как у утопца в гузне!
– Скоро середина Блатхе, странно, что так холодно.
Долго они ехали молча. Лошадь Эльзы неуверенно наступала на тонкий лёд, словно боясь поскользнуться. Корка замёрзшей воды не выдерживала веса кобылы и двух седоков, лёд хрустел и рассыпался.