Империя проклятых
Шрифт:
– Только не опять, – всхлипнула Тля. – Я люблю вас. Пожалуйста, не делайте мне больно оп…
– Тишшше, – прошептала Лилид.
Вампирша погладила девушку по щеке, мягкой как шелк, смахивая слезы.
– Тише, маленькая фейрочка. Я не стану тебя наказывать.
– О, Боже, благодарю вас…
– Они станут.
Тля судорожно втянула в себя воздух, глядя теперь на фрейлин Лилид. Три женщины встали полукругом, и лица у них побледнели, когда их госпожа заговорила:
– Вы должны ее наказать, – приказала она. – И если когда-нибудь
Графиня позволила Тле рухнуть на пол.
– А теперь накажите ее.
Дамы повиновались, без колебаний и жалости. Эти прекрасные лебеди шагнули к несчастной жертве. На великолепных высоких каблуках, с усыпанными тяжелыми драгоценностями руками, они набросились на служанку, как стервятники на труп, пиная ее, нанося удары, плюясь. Тля могла только свернуться в клубок, завывая и прикрывая руками голову, когда они били снова, и снова, и снова. Диор наблюдала за этим, безмолвная, точно камень, и лицо у нее было мертвенно-бледным. И, глядя ей в глаза, Лилид заговорила:
– И ты тоже, Диор Лашанс. Накажи ее.
Это было последней каплей. В нас вспыхнул огонек надежды. Но ненадолго – на мгновение нам показалось, что мы увидели, как она задрожала. Но еще через мгновение этот огонек погас, и Диор заняла свое место среди лебедей. Она тоже пнула бедную служанку. А потом еще раз. И еще. Звуки были влажными, чавкающими, вопли Тли потонули в них. И хотя мы могли только наблюдать, я больше не хотела на это смотреть. Взлетев, я упорхнула в темноту. Подальше от этой рыдающей служанки, от девушки, которую я так ужасно подвела. Я думала, что смогу защитить ее, я старалась как могла, но теперь задавалась вопросом, не наказывает ли меня Бог за все мои деяния.
В конце концов, ведь это он выбрал хранителя для своего Грааля.
А я в своем высокомерии и ненависти позволила ему пасть.
За пределами дуна, в сильной буре, в роще давно засохших деревьев что-то зашевелилось. Тощее пугало. Маленькая оборванка. Когда-то она носила красивый красный плащ, а на лице у нее была фарфоровая маска. Но теперь на ней сидела одежда мертвеца, украденная с кладбища в замерзшей деревушке, а лицо она замотала обрывками грязной ткани. Кожа потрескалась под слоем пыли, как река, пересохшая под давно угасшим солнцем, а голос хрипло шептал, обращаясь к бушующему небу без всякой надежды на ответ:
– Габриэль, – прошептала я. – О Господи, где ты?
XV. И снова прольется священная кровь
– Ах, тщеславие. Каких дураков ты делаешь из своих любимцев.
Маркиз Жан-Франсуа крови Честейн обмакнул перо, усмехаясь про себя. Он заканчивал иллюстрацию, изображающую Диор, обреченно падающую в объятия Лилид, но тут же взглянул на последнюю лиат – она сидела, скрестив тонкие руки на коленях и низко опустив голову.
– Вы с братом – та еще парочка, мадемуазель Кастия. Я начинаю понимать, почему вы его ненавидите. Для существа, не отражающегося в зеркале, вы определенно ненавидите смотреть на себя.
– Твоя критика волнует меня так же мало, как и твоя лесть, грешник.
– Простите. Но тем не менее ваше поведение иногда прямо-таки напрашивается
Селин вздохнула, подняв глаза к потолку и моргая.
– Только падая, мы учимся летать. Нас оценивают не по тому, сколько раз мы оступились, а по тому, поднимаемся ли мы после этого. Мы учимся на наших ошибках и неудачах.
– Тогда вы, должно быть, многому научились в Дун-Мэргенне, мадемуазель.
– Иди к черту.
Жан-Франсуа рассмеялся.
– У меня сложилось впечатление, что я уже там. Разве это не то, во что вы, Эсани, верите? Что мы все томимся в чистилище и только вы и ваш веселый культ каннибалов можете спасти нас от самих себя? – усмехнулся историк, поднимая свой хрустальный бокал и допивая остатки крови. – Боже Всемогущий, я думал, что эгоизм твоего брата невыносим. Но он, по крайней мере, подходит к этому с чувством юмора, каким бы ребячеством это ни выглядело.
– Тогда, возможно, тебе стоит на некоторое время отправиться к нему, – прошептала Лиат. – Мы начинаем уставать от твоего присутствия, Честейн. И от твоих суждений.
– Жаль только, что это решение не в вашей власти. Моя императрица должна получить историю, а вы будете наслаждаться моим присутствием и суждениями столько, сколько я того пожелаю.
Жан-Франсуа бросил на нее сердитый взгляд, прежде чем вернуться к рисунку.
– И не забывай, кто здесь держит поводок, собачка.
Селин подняла взгляд на Жан-Франсуа на другом берегу стремительной реки, к которому не могла подобраться. Для глаз смертного она была бы почти скрыта в тени, и только шар на маленьком столике историка немного разгонял тьму. Его сияние плясало на поверхности воды, и миллионы крошечных точек света преломлялись в ней. Бокал с кровью в руках историка уже опустел, но глаза твари продолжали следить за ним. Она снова подалась вперед, глядя на него сквозь завесу ресниц.
– А ты помнишь, каково это – умирать, Честейн?
– Угрозы? – фыркнул историк. – Я думал, мы уже прошли этот этап, моя дорогая.
– Никаких угроз. Любопытство. – Она наклонила голову, и ее глаза осветились улыбкой. – Доставь нам удовольствие.
Жан-Франсуа взглянул в эти улыбающиеся глаза.
– Помню. Очень хорошо помню.
– Ты вздохнул, когда Марго убила тебя? Или закричал?
– Простите, мадемуазель Кастия. Но, как я постоянно напоминаю вашему брату, мы здесь не для того, чтобы рассказывать историю про меня. Создавшая меня мать прекрасно осведомлена о деталях этого процесса.
– Мы думаем, ты умер в постели. – Селин вытянула руки перед собой, переплетая бледные пальцы в воздухе. – Мы думаем, что Марго была нежна с тобой.
– В самом деле? – Историк приподнял бровь. – И что заставляет вас так думать?
– Ты называешь ее матерью. Это довольно красноречиво. И довольно мерзко.
Голос чудовища был холоден. Пальцы Жан-Франсуа потянулись к кубку, стоявшему рядом. Историк услышал, как тот задребезжал, увидел, как сильно задрожала застывшая гуща, словно земля затряслась. У него было время перевести дух, прежде чем стекло разлетелось, и в воздух поднялись сверкающие осколки хрусталя. Капли крови забрызгали плащ, иллюстрацию, которую он заканчивал, а более мелкими фрагментами разбило химический шар на столе, погрузив помещение в темноту.