Империя проклятых
Шрифт:
А я сидел и бурчал на нее.
– Знаешь, ты права, – пробормотал я, откидывая назад покрытую инеем прядь окровавленных волос. – И мне должно хватить пороха, чтобы сказать тебе спасибо, мадемуазель Феба. За то, что спасла мою жалкую задницу.
Закатная плясунья убрала с лица рыжий локон, глубоко вздохнув.
– Все в порядке.
– Твои глаза… – Я кашлянул, поморщившись. – Золотистые идут тебе больше, чем зеленые.
– Засунь свое рыцарство туда, где не светит солнце.
– Солнце больше нигде не светит.
– Тогда засунь куда
Мы оба рассмеялись, и тени в потрескивающем свете костра немного рассеялись.
– Если забыть про солнце, которое не светит… я очень тебе благодарен, – сказал я ей. – Правда. Я обязан тебе жизнью.
– Не беспокойся. – Феба пожала плечами, словно сбрасывая с себя холодный, сырой плащ. – Только Луны знают почему, но Цветочек любит тебя. Она бы рассердилась, если бы я позволила тебе погибнуть.
– А я уже не так в этом уверен.
– Да?
Я нахмурился, глядя на свою руку, вспоминая ужасный звук пощечины.
– Перед битвой… я повел себя… грубо по отношению к Диор. Сделал то, что никогда не должен был делать. Такое простить нельзя.
Закатная плясунья вопросительно уставилась на меня. Я покачал головой, но мне было слишком стыдно говорить о своем грехе.
– Я поднял на нее руку. В гневе. Я ударил ее, Феба.
Она пожала плечами.
– Меня мама тоже выпорола пару раз, когда я…
– Ты не понимаешь. Мой отчим избивал меня до полусмерти, когда я был мальчишкой. Порол так сильно, что я в иные ночи и ходить не мог. И я поклялся, что сам никогда не буду так делать.
Феба смотрела на меня через огонь другими, искрящимися золотом глазами.
– Тогда почему ты так сделал?
– Не знаю, – прошипел я. – Я был… зол. Никогда в жизни я не был так зол, но, Боже, это на меня совсем не похоже. Я ни разу не поднял руку на Пэйшенс. Ни разу за одиннадцать лет. – Я снова хмуро посмотрел на свою руку, пальцы у меня дрожали. – Лучше бы я отрубил эту чертову дрянь.
– Ну что уж теперь, прекрати себя казнить. Можешь отрубить себе что угодно, но позже.
Я сердито посмотрел на Фебу через костер, и она встретилась со мной взглядом.
– Даже дураку понятно, что ты любишь эту девчонку как родную, угодник, – сказала она. – Так что оставь самобичевание для церкви на priedi. А вину перед Диор сможешь искупить, как только мы ее вернем.
Я обдумал эту мысль, и на вкус она ужасно напоминала мудрость. Феба умела задевать за живое, но она была права. Нет смысла стенать и охать над тем, что уже сделано. Важно лишь то, что мы будем делать. Лучше утереть слезы и сопли и двигаться к чертям дальше.
И я закрыл глаза, протянув руку к огню.
– Что ты…
– Ш-ш-ш.
– Не шикай на меня, ты, самоуверенный
– Я дал Диор флакон со своей кровью, – пробормотал я. – Мне надо сосредоточиться и почувствовать ее. Но это нелегко.
Я говорил правду. Это было больше похоже на поиск клочка сена в куче иголок, чем наоборот. Но тем не менее я пересек ледяную пропасть, пробираясь сквозь бурю, ночь, бескрайние и безжизненные пространства. Я понятия не имел, сколько прошло времени, пока я бродил на ощупь в этой пустой тьме, но наконец я почувствовал крошечную красную капельку среди черноты. Далеко-далеко. Она двигалась. Быстро.
– Семеро Мучеников… Кажется, она у Дивоков.
Феба сощурила глаза.
– Ты уверен?
– Нет. Но она быстро движется, а наши пони мертвы. Либо она украла лошадь и поскакала в Оссвей без нас, либо ее везут туда верхом. В любом случае я сомневаюсь, что Селин с ней. У нее не было времени поработить зверя, который бы нес ее так быстро.
– Если Диор у этих пиявок…
– Они ее не убьют. Мать-Волчица может быть кем угодно, но она точно не дура. Она знает, что Диор нужна Воссам. – Я поднялся, осторожно ощупывая перелом на ноге. – И только если ты собьешь ее с ног, она поймет, насколько сильно.
– Я должна… что? – Феба заморгала, глядя на меня. – А у тебя есть другие неотложные дела? Голову хочешь помыть или…
– Они на лошадях, – сказал я и указал на свои пустые ножны. – И даже если бы я смог их нагнать, у меня нет оружия. Поэтому на закате ты спляшешь и, обратившись в лесного духа, бросишься в погоню.
– И оставлю тебя здесь одного? Да ты через неделю замерзнешь или сдохнешь с голоду.
– Мне кажется, это совсем не твое гребаное дело, Кисуня.
– Назовешь меня Кисуней еще раз, угодник, и я сама тебя здесь закопаю. Этот придурочный героизм – прямо пиво с медом для твоего вида…
– Да прекрати ты нести всякую чушь про мой вид, чтоб тебя…
– Интересно, ты родился тупым, или тебя просто много били по голове? – Феба нахмурилась и посмотрела на меня в упор. – Ты пропустил главу, где эта шлюха и ее парень выбили из меня все дерьмо и сбросили с горы? И теперь ты хочешь, чтобы я сбила их с ног? Одна? И как? Вежливо попросить их отдать Диор? Пожалуйста-пожалуйста, родненькие? И подставить им яремную вену?
– Мы не можем просто так бросить Диор!
– Никто об этом и не говорит! Но эту битву выиграли они, угодник! Соберись в кучку и подумай, как победить в войне! Ради всего святого, я знаю, что ты любишь эту девушку…
– Я ее не просто, черт побери, люблю! Она…
Я откинулся на камень, тело все еще было изранено и болело, но далеко не так сильно, как сердце. Мысль о том, что Диор в руках Дивоков, о том, что с ней может случиться, ужас от того, что наш разговор может оказаться действительно последним…