Империя проклятых
Шрифт:
Я нахмурился, глядя на руку, которую держал.
– Тебя заставили выйти замуж?
– У нас так не принято. Во владениях Лун выбор делают женщины. Сами выбирают мужчин.
Феба со вздохом покачала головой и пропела:
Я веду войну с сестрой, пока
Мы не начнем войну с родней, пока
Мы не начнем войну с горцами, пока
Мы не начнем войну с целым миром.
Я покачал головой, не понимая, что она хочет сказать.
– Это наша старая песня. Ничто так не сплачивает народ во владениях Лунного
Феба усмехнулась, взгляд у нее затуманился и стал отстраненным.
– Сначала я его ненавидела. Своего Коннора. Он был старше. Высокомерный. Много лет провел в путешествиях за пределами Лунного трона. Однажды даже побывал в Августине. Он изучал поэзию. Философию. Теологию. Я чувствовала себя какой-то деревенщиной из лесной глуши. Этот человек был настоящим чертовым всезнайкой.
– Он выезжал за пределы гор? Это редкость для вашего вида.
– Превосходство бурлило в крови Коннора. Он был потомком Айлид Буревестницы. Самой могущественной Риган-Мор из нашего рода. У Коннора была мечта однажды ночью объединить все кланы, как это сделала она. Но он хотел познать мир, прежде чем попытаться править им.
Я приподнял одну бровь.
– Ты была замужем за членом королевской семьи? Должен ли я обращаться к тебе «ваше высочество» или…
– Во владениях Лунного трона нет королевских особ. Во всяком случае, с тех пор как вы убили Буревестницу. Но, смею тебя уверить, его происхождение никак не способствовало его самоуверенности, – усмехнулась Феба, и глаза ее засияли. – Этот человек считал себя даром богинь. И хотя он был соблазнителен, как все девять грехов, я не позволяла ему прикасаться ко мне почти год.
Она улыбнулась, слегка прикусив губу.
– И вот уж точно правду говорят, что война создает самые странные союзы. Сражаясь с ним бок о бок, я увидела его совсем с другой стороны. Он был храбрым. Благородным. Милосердным к врагам и щедрым к друзьям. Когда Торрия убили Неистовые, мне показалось, что рухнул весь мой мир. Моей младшей сестре было всего восемнадцать лет, когда Лилид и ее дети разорвали ее и ее мужа на куски. Меня удержал только Коннор. Помог мне стать сильной. И я поняла, что влюбилась. По уши, как какая-нибудь зеленая юница. Луны, я обожала его.
– Что с ним стало? – пробормотал я.
Феба глубоко вздохнула, и глаза ее заблестели.
– Он погиб. На него напали из засады волки. Волкокровки… Они содрали с него кожу… с живого… ублюдки. С него и всей его охраны содрали кожу и развесили на соснах. – Губы у нее скривились в усмешке, по изуродованной шрамом щеке потекли слезы. – Я должна была отправиться с ним. Но к тому времени я была беременна нашей дочерью, и он запретил мне путешествовать, чтобы не подвергать опасности.
– У тебя есть дочь? – прошептал я.
– Я… – Феба опустила голову, закрыв глаза руками. – Я… потеряла ее. После всех этих несчастий во мне просто не осталось места для нее. Женщина не может вынести так много.
Я сжал ее руку, чувствуя себя полным идиотом.
Не только у меня есть шрамы…
– Говорят, именно поэтому Матери-Луны порождают такие сильные снегопады в Высокогорье. Чтобы скрыть всю кровь. Горевать я вернулась домой, в поместье клана Дуннсар. Надеялась, что тетя Цинна сможет исцелить
Мертвый встанет, свет падет;
Лес сгниет – нам край придет.
Лев рычит, и ангел льет
Слезы в грех, что тайну пьет.
Но неба радость нам вернет
Бог малой, что кровь прольет.
– И почему-то всегда в стихах, – вздохнул я.
– Я подумала, что сошла с ума. Но когда рассказала об этом кузине Сирше, она ответила, что видела такой же сон. В ту же самую ночь. Мои сородичи так долго ждали рождения маленькой Богини. Предсказание гласило, что она станет порождением кланов, но нам и в голову не могло прийти искать ее среди жителей низин. Я тогда еще была в трауре. Сердце мое обливалось кровью. Но Сирша верила, что Божье дитя изменит все. Тетя Цинна сказала мне, что, исцеляя мир, я смогу исцелить и себя. Поэтому-то я и согласилась отправиться в путь с кузиной. Обратиться в лесного духа, чтобы не иметь дела с гребаными людьми. В этом было некое утешение – находиться в обществе того, кто верил, что это место еще можно спасти. Кто мог представить себе эти снега без крови.
Феба вздохнула, не отрывая глаз от пламени.
– А теперь и Сирши больше нет. И она пролилась на землю кровью. Как моя сестра. Как мой Коннор.
Я озадаченно покачал головой.
– Почему же ты до сих пор здесь? Если ваши богини отправили вас обеих на этот путь, а теперь твоя кузина мертва… Зачем ты осталась? Как тебе удается все еще верить во что-то?
Феба долго смотрела в огонь, словно искала в нем истину.
– Я все время злилась на небеса. Когда убили Торрия. Когда моего Коннора растерзали волки. Когда мою маленькую Катир лишили возможности сделать хотя бы один вздох. Я знаю, что значит изливать свою ненависть в небеса. Но я также знаю, что это лишь усиливает твою злость. Нет никакой радости в бесконечной ярости, от которой невозможно убежать. В конце концов тьма внутри становится только глубже. И поэтому так вести себя нельзя – это неправильно.
Она пожала плечами, встретившись со мной взглядом.
– Ненависть – яд. Надежда – спасение. А в этом мире все еще есть кое-что, что стоит спасать.
Я нахмурился, глядя на имя, вытатуированное на моих пальцах. И тут же услышал какое-то движение в ночи за пределами нашего костра. Ветер донес слабый смех маленькой девочки. Воздух наполнился ароматом ландыша, и в уголках глаз у меня защипало.
– Ты скучаешь по нему?
– С каждым днем все меньше, – вздохнула Феба.
Мой взгляд был прикован к двум бледным теням, которые стояли в темноте у края света.
– Знаешь, вот это и пугает меня больше всего, – пробормотал я. – Мысль о том, что единственное, что у меня от них осталось, – это горе. И как только оно исчезнет, исчезнут и они. А без них опустеет и мир. Я скучаю по ним так, словно лишился части себя. И, честно говоря, Феба, не знаю, что ранит больше. Держаться за них или отпустить.
– Тебе не нужно их отпускать. Тебе просто нужно за что-то зацепиться.
– Неважно, во что ты веруешь, важно верить хоть во что-то, – вздохнул я, переводя взгляд с призраков, которые наблюдали за мной, на небеса над головой.