Империя проклятых
Шрифт:
– Я не та, кто сломит тебя, Габриэль де Леон. Я – не юная девушка, чтобы клясться в верности мужчине, которого едва знаю. Я – дикарка. Я – ветер. Я – колючки и ежевика, кровь и шрамы, и я не люблю тебя. Но я и у тебя не прошу обещаний. И не даю клятв сама. Скажу лишь: я здесь. Мне тепло. А завтра весь мир может поглотить зима.
Феба наклонилась, касаясь губами моих губ, но сердце у меня стучало как бешеное, и я отстранился.
– Не надо, – прошептал я. – Не прикасайся ко мне.
Она посмотрела мне в глаза, на расплавленном золоте играли отблески пламени.
–
Отступив назад, она убрала руку за спину и развязала шнуровку на платье. Часть меня хотела отвернуться, другая – предостеречь ее, но в остальном я был беспомощен и мог только наблюдать, как она, поводя плечами, сбрасывает с себя шелковистую кожу. Ее платье изумрудными волнами рассыпалось по каменным плитам у ног. Феба расправилась со мной одним движением. И теперь, заложив руки за спину и скрестив запястья на пояснице, не сводила с меня золотистых глаз.
– Но ты можешь прикоснуться ко мне. Если хочешь.
Я не мог отвести взгляд, прислушиваясь к мелодии ее изгибов, впитывая россыпь веснушек, татуировки и шрамы. Я почувствовал, как забурлила кровь и участилось дыхание. И хотя любимые тени все еще кружили вокруг, опутывая меня свинцовой паутиной, я вдруг обнаружил, что делаю неуверенный шаг к ней.
Но она тут же отступила.
– Ты хочешь? – шепотом спросила она.
Я шагнул ближе, ноги у меня дрожали, как у новорожденного жеребенка, но она снова отступила.
– Скажи это.
Мне не хотелось снова обжечься. Но все же какая-то часть меня жаждала ощутить это пламя, пусть даже на мгновение. В голове зазвучали слова Фионны, что нужно прислушиваться к музыке, держаться, пока я еще могу. И хотя тени продолжали тяжестью давить, мне чудилось, что среди аромата ландыша и сжимавшей душу боли я слышу шепот своей любимой, как когда-то, в далекие прекрасные дни из прошлой жизни.
«Сердца не разбиваются, только саднят».
Я смотрел на Фебу, обнаженную, храбрую, прекрасную, прислушивался к песне шрамов на ее коже. Губы у меня приоткрылись, сухие, как пепел, голодные и жаждущие. И я, наконец, сказал правду, которую, как мне казалось, я не скажу никогда:
– Хочу.
А потом она оказалась в моих объятиях, прижимаясь со всей яростью и жаждой бушующей снаружи бури. Поцелуй ее был страстным и обжигающим, но, верная своему слову, руки она держала за спиной, будто связанные. Она не касалась меня. Но я мог прикасаться к ней.
Я был ужасно неуклюж. Потерял всю свою уверенность. Целую вечность я не имел дел с женщинами. Но она прижалась ко мне. Тело ее было необузданным царством, диким и прекрасным, и я сгорал от желания познать каждый дюйм, позволить губам разжечь огонь среди этих холмов и долин, бросить вызов опасностям, таившимся в самых темных уголках. Но я помнил об осторожности, касаясь ее расписанными серебром руками, и поэтому просто проводил кончиками пальцев по ее формам: медленный, мучительный танец. Я выводил длинные осторожные спирали на ее покрытой мурашками коже, а наш поцелуй становился все глубже. Я погладил длинную, молочно-белую дорожку вдоль ее шеи, где жарко пульсировала жилка, тихо шепча мое имя, и спустился по изгибам ключиц к грудям. Ее сердце бешено стучало под моими руками, а вздохи разбудили давно забытых бабочек у меня в животе. У нее перехватило дыхание, когда
Феба снова отступила, и я последовал за ней, теперь уже как железо за звездчатым камнем. Она уселась на стол, все еще держа скрещенные запястья за спиной, приподнялась и крепко обхватила меня ногами за талию. У меня чуть не лопнули штаны, когда мы прижались друг к другу, и я скользнул ртом по линии ее подбородка. Ее запах был чистейшим безумием, огненные локоны рассыпались по спине, стоило ей откинуть голову назад. Руками я ласкал ее ягодицы, губами блуждал по шее, и под кожей у нее звучал запретный гимн. Клыки в деснах вытянулись и стали твердыми, и я боялся задерживаться, опасаясь того, что могу сделать дальше. Губы мои опускались все ниже, лаская ее татуировки, захватили в рот твердый, как камешек, сосок, облизывая и дразня. Пальцами я прочертил огненные линии по внутренней стороне ее бедер, и она зашипела от прикосновения серебра, задрожав, когда почувствовала иглы цвета слоновой кости.
– Боже, я должен попробовать тебя на вкус, – прошептал я.
– Я хочу, чтобы ты это сделал, – выдохнула она.
Она еще крепче прижалась к моей груди, и тогда я понял, о чем она говорила. О Поцелуе вампира. Она хотела его почувствовать и утонуть в обещанном блаженстве, воспарить и сгореть в темно-красных небесах. И хотя жажда во мне ревела и брыкалась, как дикая тварь, при этой мысли, я не посмел ей поддаться, опускаясь ниже. Феба со вздохом уступила, раздвигая ноги пошире, пока я осыпал ее поцелуями, кроваво-красные спирали притягивали меня все сильнее, по коже побежали мурашки, когда я встал на колени и погрузился в ожидающие меня шелковистые небеса.
– О Луны…
Она растаяла, почувствовав, как мой язык скользнул в нее, откинулась на стол, выгнув спину и широко раскрыв рот. На вкус она была как огонь и осенняя ржавчина, мед и соль. Кончики моих пальцев все еще блуждали по ее коже, пока язык выводил стихи на ее лепестках, трепетал на ее набухшем бутоне, пока она стонала и умоляла о большем, о богини, о большем.
Я спел для нее песню, старую как мир, просто желая услышать, как она поет свою. В каждом ее напряженном мускуле, в каждом едва слышном вздохе сквозило напряжение: колени у нее приподнялись, пальцы на ногах подогнулись, когти глубоко вонзились в дерево. Она начала брыкаться, умолять, сломленная моими прикосновениями, моим языком, а когда наконец сдалась и нарушила свое слово, запустив пальцы мне в волосы с такой силой, что выступила кровь, из нее вырвался крик, и она натянулась, словно тетива лука, а ее бесформенный возглас сложился в мое имя.
Я улыбнулся этой песне. Но у меня было всего мгновение, чтобы насладиться ее маленьким взрывом, ее землетрясением, а потом мне в плечи впились когти, и она зашипела:
– О Луны, иди ко мне, скорей… – И в голосе у нее звучал адский голод.
Когда Феба подтянула меня к себе, сама рванувшись навстречу, рты у нас сомкнулись с такой силой, что она разбила себе губу о мой клык.
Кровь.
Я отшатнулся. Задохнулся, когда она обрушилась на меня. Одна-единственная капля огня из ее вен смешалась с медом ее лепестков на моем покалывающем языке.