Империя проклятых
Шрифт:
Габриэль сцепил покрытые татуировками пальцы на подбородке, не сводя глаз с историка.
– И знаешь, что я тебе скажу, холоднокровка. Двуручные мечи не так уж хороши, когда ты размахиваешь ими в переполненном помещении. Но было кое-что и похуже. Робин принадлежал крови Дивок и обладал такой силищей, перед которой бы мало кто из бледнокровок устоял. А уж клинок у него был просто чудовищен, вдвое длиннее, чем любой двуручный меч, и шире и тяжелее, чем все, чем я когда-либо дрался в своей жизни. Но в тот момент я сражался
Мы с Ксавьером сражались бок о бок во время зюдхеймских кампаний, мы знали боевой стиль друг друга. Но с тех пор Ксав потерял руку, и хотя был накачан санктусом, я все равно каким-то образом остановил его, звеня сталью о сталь.
– Ах ты, поганая сука!
Услышав ругательство Робина, я рискнул взглянуть и увидел длинную полосу крови, стекающей у него по груди. К его чести, юноша сопротивлялся изо всех сил, но Феба была яростна как буря и стремительна как ветер. Дочь древних гор и королев-воительниц, с бурлящей кровью и сердцем, стучащим как боевой барабан, она пронзила руку Робина до кости. Юноша пошатнулся и вскрикнул, когда Феба, скользнув ему за спину, вонзила когти в горло.
– Не убивай его! – взревел я.
Она зарычала, сверкая глазами, но все же прислушалась и ударила его затылком о стену, вместо того чтобы свернуть шею. Размахнувшись одной рукой, она вышвырнула Робина головой вперед через разбитые ставни, торжествующе взревев, когда младокровка отправился вслед за бедной Саблей.
– Назови-ка меня сукой еще раз, ты, долб…
Пуля попала ей в плечо, отбросив в сторону ее тело, а кровь, выплеснувшись на стену, вскипела, как жир на сковороде для завтрака. Оглянувшись, я увидел у себя за спиной Лаклана, и у меня сжался желудок, когда я осознал свою глупость: используя свою темную силу, он взобрался на стену башни и прокрался вниз по лестнице, чтобы напасть сзади.
– Нет! – взревел я, увидев, как он поднимает второй пистолет, целясь в Фебу. – Лаки, НЕТ!
Серебряная пуля угодила ей прямо в грудь, вскрыв ребра, как любовное письмо. Голова Фебы запрокинулась, рот открылся в беззвучном крике, она пошатнулась, схватившись за раскаленную рану над сердцем. Я выкрикнул ее имя, и наши взгляды встретились: ее глаза сияли золотом, мои горели яростью. По подбородку у нее стекала струйка крови, губы приоткрылись, будто она хотела что-то сказать. Сказать хоть что-нибудь. Но Феба а Дуннсар рухнула на пол без единого слова, без единого стона, превратившись в кровавые руины, а Лаклан прошипел:
– Умри, ведьма плоти.
Жан-Франсуа сидел ошеломленный, прижав руку к тому месту, где, возможно, когда-то у него было сердце. Шоколадные глаза устремились на человека напротив, алые губы приоткрылись в шоке.
– Господь Вседержитель. После того, как вы с ней только что…
– Да. – Габриэль кивнул.
Вампир подался вперед и перешел на шепот:
– И что ты сделал, де Леон?
Последний
– В каждом человеке, холоднокровка, есть нечто, чего боятся даже дьяволы. Этого монстра большинство из нас держит глубоко внутри, зная, что произойдет, если дать ему волю. Мы ощущаем его дрожь, когда к нам в дом без приглашения входит незнакомец. Мы чувствуем, как он поднимает голову ночью при звуке скрипнувшей половицы. Но мы понимаем, что он просыпается по-настоящему, когда опасность грозит тем, за кого мы больше всего переживаем: нашим возлюбленным, нашим детям. И если мы позволим ему вырваться, Боже, помоги глупцу, который его разбудил. Я чувствовал, как этот монстр пробивается наружу, только однажды – в ту ночь, когда он постучался в мою дверь.
Последний угодник налил себе еще один бокал и откинулся на спинку кресла.
– Что я сделал, холоднокровка… – Последний угодник пожал плечами. – Я открыл клетку.
Мой первый удар пришелся по плечу Ксавьеру, пробив плоть до кости. Когда Лаклан выхватил из бандольера третий и четвертый пистолеты, я врезал рукоятью Ксаву в челюсть, лишив его большей части зубов. А когда мой бывший ученик направил оружие мне в спину, я вонзил меч в живот Ксавьеру, и лезвие вышло у него из спины, разбрызгивая кровь.
Лаклан выстрелил – БАБАХ-БАБАХ, – но я развернул Ксавьера лицом к себе. В ярости я был сильнее, чем даже сам мог представить. Оба выстрела попали Ксаву в спину, мой старый боевой брат ахнул, залив мне лицо своей кровью. Сильно пнув, я отправил его в полет через всю комнату, прямо на моего бывшего ученика. Лаки отступил в сторону, вытаскивая из-за пояса Пьющую Пепел, но тут я с ревом бросился на него и впечатал в стену так, что пробил им крошащийся камень, и мы вылетели в воющую ночь, пока я молотил его кулаком по лицу.
Мы пролетели три этажа, рухнули на каменные плиты, ломая кости, разбрызгивая кровь.
– Предатель, – выплюнул он.
– Ублюдок, – прошипел я.
– Трус! – взревел он.
– Дурак! – прорычал я.
В тот момент мы превратились в животных, несмотря на связывавшие нас годы и узы, – два дерущихся пса, оба в ярости. Я, предатель, убийца, еретик с руками, обагренными кровью верующих. И он, человек, который разбудил во мне монстра второй раз за все прожитые мною годы. Несмотря на то что он принадлежал крови Дивока, я в своей ярости нисколько не уступал ему, и каждый из нас был готов разнести себя на куски, лишь бы вырвать сердце своего врага.
Лаклан перевернул меня на спину и дал по лицу. Оседлав меня, он ударил меня головой о каменные плиты, достаточно сильно, чтобы проломить череп. Мой бывший ученик с налитыми кровью глазами сдавил мне большими пальцами горло, желая придушить. В отчаянии одной рукой я вцепился в его запястье, а второй ощупывал его бандольер. Мир окрасился в красный, в ушах гремели громы, в глазах вспыхивали черные звезды. Но в конце концов Лаклан замер, не двигаясь, только грудь у него тяжело вздымалась, когда я вдавил дуло пятого пистолета ему в шею.