Империя проклятых

Кристофф Джей

– Двигайся, – прошипела она.

И кровь двинулась, а у Диор перехватило дыхание, бледно-голубые глаза распахнулись, и капельки на кончиках пальцев задрожали. Лилид отступила, прищурившись, опасаясь какого-то нового заклинания. Но хотя кровь Диор струилась по кончикам вытянутых пальцев, дрожа так, словно приближался конец света… Но больше ничего не происходило.

Ничего, кроме дрожи.

– Шевелись! – завопила Диор.

Лилид улыбнулась, осмелев, и ее изуродованные черты исказила злоба. Она наклонилась и подняла упавшую принцессу, как мешок с тряпьем. Рейн закричала от боли, когда ее высоко

подняли, рука и плечо у нее захрустели, кости заскрежетали, и теперь она болталась в холодных когтях Лилид. И, вытянув мизинец, Лилид слегка надавила на грудь Рейн, сломав ей дюжину ребер.

– НЕТ! – взревела Диор. – Не трогай ее!

Рейн сопротивлялась, с шипением выдыхая воздух сквозь зубы, сжимая здоровой рукой ладонь, которая душила ее. Лилид нежно сжала ей запястье, раздавив его, как стекло, и принцесса снова закричала.

– ПРЕКРАТИ! – взревела Диор.

Бессердка повернулась к Диор, сжав Рейн в ужасающей хватке так, что у ней хрустнул позвоночник, и принцесса взвыла. Вампирша заговорила, и голос у нее звучал хрипло, гортанно. Челюсть сильно обгорела, но ее острое, как нож, шипение никуда не делось, отдаваясь эхом во мраке под холодным взглядом Спасителя:

– Умоляй меня.

– Пожалуйста! – воскликнула Диор. – Пожалуйста, прекрати!

– Громче!

– Пожалуйста! Не трогай ее, н…

– Д-диор, – прошептала Рейн. – Н-не надо.

И тогда их взгляды встретились над темной водой. У этих девушек было совсем мало времени, а теперь и оно подошло к концу – эту истину понимали обе.

– Она все равно убьет меня…

Принцесса задохнулась, когда Лилид сжала ее сильнее, выдавив из нее почти весь воздух и лишив возможности говорить.

Диор закричала от ужаса и ярости, наблюдая, как бьется и хрипит Рейн в объятиях Лилид. Лилид не сводила с принцессы холодных черных глаз. Это был взгляд акулы, которая приближается к тонущему пловцу, широко раскрывая пасть и обнажая бесконечные ряды острых зубов.

– Мы сильные – пробулькала Лилид.

Она притянула Рейн ближе, и девушка сделала последний вдох.

– А ты – с…

И в этот момент из темноты вылетел силуэт – размытое пятно матово-белого и мерцающе-красного. Он прыгнул на спину Лилид, вонзив зубы в ее шею. Лилид вскрикнула и, уронив Рейн, нанесла удар слева, от которого бело-красная фигура отлетела к надгробиям. С глухим треском раскалывающегося камня он перелетел через полдюжины могил и рухнул в воду, а потом вскочил на лапы и, прищурив голубые глаза, зарычал.

– Принц?.. – выдохнула Диор.

– Когда я бросился к дуну, Феба громко звала меня по имени, – вклинился Габриэль, – но я не обратил на это никакого внимания. И вместо того, чтобы отпустить меня сражаться в одиночку, она бросилась в атаку вместе со мной и горцами, всеми до единого, позволив окровавленным остаткам легионов Восса бежать, и мы с ревом хлынули по улицам Ньютунна назад в Ольдтунн.

Там, на развалинах дома знатного рода, стоял Никита Дивок, покрытый пеплом и снегом. Аарон поднялся на ноги, не сводя глаз с Батиста. Чернопалый стоял на коленях, безмолвный и убитый горем, когда Аарон взял меч хозяина. Никита улыбнулся своему темному любовнику, наблюдая, как сердце Аарона увядает и умирает у него в груди. Аарон поднял Эпитафию высоко над головой.

– Я помню, – прошептал он, глядя в глаза Батисту и изо всех сил взмахнул Эпитафией.

И если бы это была детская сказка, историк, он бы развернулся на пятках и снес голову Черносерда с плеч. Он бы доказал, что поэты не лгуны, а менестрели не ублюдки, твердящие,

будто любовь всегда побеждает все. Но у Аарона вряд ли бы хватило сил разрушить порочные чары крови Никиты, зато у него были силы отбросить клинок, который, сверкая, улетел в руины. И, повернувшись к Никите, он сплюнул.

– Возможно, ты и владеешь моим сердцем. Но не целиком.

Никита взревел и наотмашь ударил Аарона по лицу здоровой рукой с такой силой, что юный темный лорд перелетел через железную ограду, пробив еще одну стену. Но когда Черносерд отвел взгляд от Батиста, он совершил большую и последнюю ошибку.

Габриэль улыбнулся, и его серые глаза засияли.

– Потому что иногда любовь побеждает все.

Удар пришелся Никите в затылок – удар молотом из чистой сребростали, принадлежавшим человеку, который всегда сражался только от чистого сердца. Череп древнего раскололся, Никита пошатнулся и развернулся, рыча. Рана была ужасной, но даже ее бы не хватило, чтобы уложить его в могилу. Никита поднял окровавленную руку, намереваясь похоронить Батиста. Но тут к нему протянулась другая рука, схватила его за лодыжку и железной хваткой раздробила кость.

Лаклан лежал среди обломков там, где его и оставил Черносерд. Он был окровавлен и растерзан, но не сломлен. Он улыбнулся, красно и пронзительно, удерживая своего брата на месте, когда второй удар Батиста начисто снес челюсть Никиты. Древняя плоть разорвалась, как бумага, Никита споткнулся и поднял здоровую руку, чтобы оттолкнуть Батиста. Но в этот момент чернопалый обрушил на него еще один удар, растворившись в ревущей ярости. Это была ярость оскорбленного любовника, мужа, которого предали, в сочетании с силой раба. Он наступал на спотыкающегося Никиту, обрушивая молот ему на голову, снова и снова, превращая кости и мозг в кашу. Шипела кровь, соприкасаясь с сребросталью, и вампир визжал, сыпя проклятьями и молотя руками.

– Он был моим до того, как стал твоим, ублюдок, – выплюнул Батист.

И, опустив молот в последний раз, он разбил голову Черносерда вдребезги.

Спина Никиты выгнулась, он взмахнул рукой, и из его разорванного горла вырвался клокочущий крик. Вся боль, вся ярость, весь ужас бессмертного, увидевшего конец своей вечности. А потом он просто взорвался, разлетевшись на части. Батист вздрогнул, а Лаклан торжествующе зашипел, когда Никита превратился в уголь и пепел, и голодный ветер подхватил его останки, развеяв их по руинам королевства, которое он так отчаянно пытался создать.

Батист выбрался из останков Никиты, и его темные глаза горели.

– Некоторые любят вечно.

Габриэль замолчал, проводя пальцами по улыбающимся губам. Казалось, даже историк был тронут и тоже слегка улыбнулся, продолжая быстро писать. Но конец уже был близок, и Селин, охваченная его чарами, продолжила.

– Принц бросился на Лилид, – сказала она. – Летел, как стрела, нацелившись на горло графини. На мгновение нам стало интересно, что же произошло с этим томящимся от любви зверенышем, который, как мы видели, всегда следовал за ней по пятам. Но потом мы вспомнили, как волк вцепился в ногу Диор, и, конечно, конечно же, связывавшие его узы разорвала святая кровь Грааля. Лилид схватилась за изуродованную шею, отступила в сторону и, когда зверь уже был рядом, ударила его, впечатав в одну из огромных статуй. Такой удар убил бы любого обычного волка, но Принц в мгновение ока вскочил на ноги, стряхнул воду и снова прыгнул на графиню.