Империя проклятых
Шрифт:
– Не расслышала, кузен. Что ты там вякнул? Вроде как оскорбил моего создателя, твоего кровного дядю и Приора твоего рода? Нет, не может такого быть. Не повторишь?
Кейн ничего не ответил, с угрюмым видом повесив флакон себе на шею, и Мать-Волчица повернулась к юноше, ожидавшему их на причале у моста. Уроженец Нордлунда, он был хорош собой, с острыми, как ножи, скулами и длинными волосами, густыми и черными, точно чернила. Он стоял в окружении крупных снежных гончих и смотрел
– Буря усиливается! – крикнула она. – Сможешь отвести нас обратно к остальным?
– Если пожелаете, – ответил он, – я проведу вас через пламя ада и обратно.
– Сегодня обойдемся без поэзии, мальчик. Я не спрашивала, хочешь ли ты, я спросила, сможешь ли.
Юноша опустился на колени в снег рядом со своими собаками. Они были прекрасной парой: лохматый темно-серый самец и более светлая самка, той быстрой нордской породы, известной как лансеры.
– Маттео и Элайна привели нас сюда, хозяйка. Они же отведут обратно.
– Тогда действуй, Поэт. И побыстрее. Время не ждет, даже тех, кто вне времени.
Юноша кивнул и повел своих гончих обратно на холм. Палач взобрался на своего порабощенного сосья, ему не терпелось поскорее уйти. Но Мать-Волчица снова повернулась к Кэрнхему, изучая его острые, как мечи, шпили прищуренными глазами. Оторвав свой могучий боевой молот от камня, она провела кончиками пальцев по голове ревущего медведя, глядя вниз, в пропасть, куда упал мой брат. Глаза у нее до сих пор были красными от выпитой крови, губы растянулись в улыбке, когда она сплюнула в пропасть.
– Приятных снов в аду, Лев.
И с судьбой всех душ под небесами, без сознания перекинутой через плечо, Киара Дивок повернулась и потащилась к своей испуганной лошади.
– Откуда вы это знаете?
В последний момент лиат перевела взгляд с грубо отесанного потолка на историка на другом берегу реки. Жан-Франсуа сидел в кожаном кресле, продолжая что-то писать в своем талмуде при тусклом химическом свете. Но его вопрос повис в воздухе, словно эхо бурлящей черной воды.
– Знаю что, грешник?
– Что делала Лашанс, – сказал маркиз. – О чем она думала.
– Разум Грааля всегда был запертой дверью для нежити, – ответила Селин. – Мы не знали, о чем она думает. И не утверждали этого. Мы рассказали тебе только то, что видели сами.
– Но как? Вы же совершенно точно не присутствовали при этом испытании, мадемуазель Кастия. И все же рассказываете эту историю, как будто собственными глазами видели ее. Слышали. Прожили.
В угольно-черных глазах отражался свет химического шара. И хотя губы были милосердно скрыты за серебряной решеткой, Жан-Франсуа был уверен, что Селин улыбается.
– Терпение, холоднокровка.
На последнем слове она
Чтобы достичь своей цели, Неистовым требовалось три ночи, но в первую же ночь Диор проснулась на рассвете. Подняв голову в темноте, она обнаружила, что лежит, свернувшись калачиком, на чем-то теплом и мохнатом, связанная, с заткнутым ртом и повязкой на глазах, а вокруг бушует приглушенная буря. Она попыталась заговорить, дернувшись, но чья-то пара рук удержала ее на месте.
– Подождите, мадемуазель, – произнес чей-то мягкий голос. – Вы навредите собакам.
С ее глаз сняли повязку, и она обнаружила, что находится в маленьком охотничьем укрытии – всего лишь несколько полос промасленного холста, служащего защитой от бури. Здесь ей и одной было бы тесно, но ее упрятали с этим острым, как нож, смертным юношей и его собаками. Несмотря на все неудобства, в этом малюсеньком пространстве было, по крайней мере, тепло.
– Хотите пить? – спросил он. – Хозяйка сказала, что вам можно попить, если захотите.
Диор все еще была в наручниках и не могла ничего сделать, кроме как кивнуть. Юноша снял с нее кожаный кляп и поднес к губам бурдюк с водой. Напившись, Диор перевела дух и отбросила волосы с глаз. Ее голос прозвучал мягко, осторожно и совсем не испуганно.
– Спасибо, месье.
Юноша кивнул, отхлебывая из фляжки какую-то жидкость, которая пахла крепким алкоголем.
– Где я? – спросила Диор.
– В тепле. – Юноша указал на укрытие вокруг них. – В безопасности.
Она усмехнулась, горько и жестко.
– А где вампиры?
– Спят, – ответил юноша, кивая в сторону бури.
Диор снова внимательно осмотрела окружающую ее обстановку. С нее сняли не подходившие ей доспехи, и теперь она была одета в золотистый жилет и тяжелое платье из темно-серого дамаста, забрызганные кровью и пеплом. По крайней мере, на ней оставили сапоги, а значит, отмычки по-прежнему лежали внутри, но вот руки ей сковали за спиной. Она попыталась освободиться от пут, и одна из собак лизнула ее в лицо большим розовым языком. Диор поморщилась, почувствовав запах крови в собачьем дыхании.
– Вы нравитесь Элайне, – улыбнулся юноша.
Вытерев липкую щеку о лацкан пиджака, Диор оглядела юношу более внимательно.
– Я знаю тебя, – пробормотала она. – В смысле… я видела тебя раньше.
Улыбка у него была мрачной и красивой, и он, очевидно, знал это.
– Мы с вами плясали джигу. После того, как вы повальсировали с капитаном Батистом. Вы ужасно танцуете.
У нее по коже побежали мурашки.
– Ты из Авелина…
– Да. – Юноша поморщился, когда снова отхлебнул из фляжки. – Я работал там в собачьем питомнике. Меня зовут Хоакин. Хоакин Маренн.