Империя проклятых

Кристофф Джей

– Мы освободили кое-кого из ваших людей! – выдохнула Диор, пытаясь сесть прямее. – Группу детей из фургона на реке! Девочку Милу и еще одну по имени Исла и…

– Вы видели Ислу а Куинн? – Глаза юноши распахнулись, и он указал на свою щеку. – У нее две красивые родинки здесь и…

– Oui! – воскликнула Диор. – Всего две недели назад!

Приглядевшись, Диор увидел, что на поясной фляжке юноши выбиты буквы «Х+И».

– А, ты тот самый возлюбленный, о котором говорила Исла! – выдохнула она. – Ты –

ее единственный на всю жизнь!

Юноша улыбнулся, и его темные глаза заблестели.

– Она… она так про меня сказала?

– Да! И я знаю, куда она направилась, и могу отвести тебя к ней!

Диор попыталась перевернуться, протянув ему свои связанные запястья.

– Избавь меня от этих проклятых штук, я могу…

– Нет, – просто ответил он.

– Нет?

Улыбка исчезла с его лица, и оно стало холодным.

– Моя хозяйка запретила.

– Твоя хозяйка? – Диор моргнула. – Ты имеешь в виду эту безбожную пиявку?

Тогда в нем произошла перемена, стремительная, как буря, глаза покраснели и внезапно наполнились яростью.

– Не говорите так о ней! – рявкнул он, предупреждающе подняв палец. – Она велела мне беречь вас, и я так и делаю, но я не хочу слышать ни одного дурного слова о ней, клянусь.

Сощурившись, Диор стиснула зубы, потому что, когда Хоакин поднял палец, она увидела странный шрам на левой руке. Он был свежим, покрытым коркой, выделяясь темным пятном на коже. Странный геометрический знак, вырезанный на теле и затертый пеплом, чтобы сохранить рисунок. В воздухе, казалось, зазвенел голос Габриэля и слова, которые он произнес в Авелине:

«Некоторые присоединяются добровольно. Из жажды власти или по темному зову сердца. Другие – просто дураки, думают, что, если их укусят, они будут жить вечно. Но большинство – простые пленники, которым предлагается выбор: стать рабом или едой».

– Это не шрам, – прошептала она, глядя на его руку. – Это клеймо.

Юноша встретился с ней взглядом, и кожу Диор защипало от ужаса.

– Ты раб!

– Клейменые, так они нас называют. – Улыбаясь, он провел пальцем по знаку. – Те, кто избран служить. Это дар, понимаете. Чтобы показать, что они нас любят.

– Это не любовь, Хоакин, – прошипела Диор. – Они разрушили твой дом, убили твоих друзей, убили Аарона! Эта чертова сука…

Девушка не успела договорить, потому что Хоакин прижал ее лицом к полу. От его мягких манер не осталось и следа, и, когда Диор взвыла в знак протеста, Хоакин со страшной силой затянул на ней кожаный ремешок, заткнув ей рот кляпом. Диор с трудом дышала, когда он слез с ее спины.

Перевернувшись, она сердито посмотрела на него, стиснув зубы. Но Хоакин не сводил глаз с полога укрытия и рассеянно протянул руку, чтобы почесать морду кобеля.

– Ты и сама увидишь, – сказал он. – Она скоро проснется, и ты увидишь, какая она замечательная.

Сердце

Диор учащенно стучало, но сама она лежала не шевелясь. Хоакин больше ничего не говорил, и в течение следующих нескольких часов она спала урывками, постанывая от кошмаров. Когда Хоакин выскользнул из укрытия, она все-таки проснулась и приподнялась на локтях, чтобы посмотреть ему вслед. Снаружи снова наступила ночь, и под шум ревущих зимних ветров в глубине слышался хруст, будто кто-то ковырялся лопатой в свежевыпавшем снеге.

Раб выкапывал своих хозяев из постелей.

Вскоре пара рук вытащила Диор из укрытия. Одна была бледной и целой, а другая походила на кость, обернутую волокнами недавно наросшей плоти. Диор подняли за лацканы сюртука, и она оказалась лицом к лицу с тем, кого звали Кейн. Взгляд у него был таким же твердым и холодным, как земля, на которой он спал. На лице все еще красовались шрамы от когтей Фебы: четыре царапины от брови до бескровного подбородка. Он оглядел Диор с ног до головы, и в его жестоких, точно камень, глазах кружился голод. Диор вздрогнула и попыталась отстраниться, когда он притянул ее ближе, касаясь холодными губами ее шеи.

– Пахнешь ты довольно вкусно, так и хочется съесть…

Она ничего не могла сказать из-за кляпа, но ее глаза умоляюще уставились на него.

«Ну давай, попробуй».

– Хватит, – раздалось рычание. – Оставь ее в покое.

Кейн повернулся к Киаре, седлавшей лошадей с помощью своего обожателя Хоакина.

– Она пахнет как…

– Я чувствую ее запах так же хорошо, как и ты. Но Воссы считают ее ценным трофеем, а у нас впереди долгий путь. Если у тебя разыгралась жажда, утоли ее с помощью этого придурка Шая.

– Да нормально все с Шаем, – пробормотал Кейн.

– Он тупорылый, – усмехнулась Киара. – А ты столько хорошей крови потратил, порабощая этого дурака.

– Я заклеймил его ради меча, а не ума. Он зарубил дюжину мужиков при Авелине.

– И немало женщин к тому же. – Мать-Волчица нахмурилась. – Тебе лучше надеть поводок на этого пса. Мы не для того тащили свои задницы за сотни миль от Оссвея, чтобы насиловать и убивать. Мы приехали в Нордлунд за едой, а труп не кормит никого, кроме червей. Я уже подумываю, не запихнуть ли нам этого ублюдка в фургон, чтобы заменить уничтоженный им скот.

Диор все еще висела в хватке Кейна, рука у него была неподвижна, как железный прут, даже когда он отвечал.

– Из-за этой задержки будет еще больше потерь. Найтстоун отнял у нас несколько недель пути. Если мы в ближайшее время не вернемся домой со скотом, наша еда замерзнет намертво.

Киара усмехнулась, и ее улыбка была как лезвие бритвы.

– Я только что убила Черного Льва Лорсона, кузен. Командовавшего битвой на Багряной поляне. Убийца самого великого Толева повержен моею рукой. Это стоит нескольких дохлых коров и кровавой ошибки.