Империя проклятых
Шрифт:
Мужчины. Женщины. Дети. Которых теперь низвергли до уровня скота. Жалкие остатки мечты Аарона де Косте и Батиста Са-Исмаэля.
Их было больше тысячи.
Киара пришпорила своего пони, голова Диор безжалостно и безвольно билась о бок животного, пока они не остановились у внутреннего кольца повозок. Среди чахлых деревьев раздались крики: «Хозяйка! Госпожа Киара вернулась!» – и солдаты в ливреях Дивока упали на колени вокруг костра. Диор вздрогнула, у нее перехватило дыхание от ужасного зрелища – обмороженные пальцы, сжимающие ржавые прутья, и выглядывающие из-за
– Ах, дорогая Мать-Волчица, – сладко произнес кто-то низким голосом. – Наконец-то. Я уж подумала, что мы потеряли тебя.
Диор оторвала взгляд от несчастных душ вокруг, пытаясь найти взглядом ту, которая говорила. Это была невысокая женщина в изящной одежде из темной кожи, желтовато-коричневом сюртуке и треуголке, с огромным двуручным мечом за спиной. Черные волосы она заплела в косы, такие длинные, что они почти касались снега у ее ног. Она выглядела не старше тридцати, у нее были проницательные темные глаза и опасная грация, на щеках нарисованы два круга, должно быть, кровью. Очевидно, урожденная зюдхеймка, с темной, как у всех ее сородичей, кожей и одновременно сероватой из-за мрачной смертельной бледности.
Еще одна вампирша.
– Уверена, милая Сорайя, – сказала Киара, – у тебя наверняка сердце кровью обливалось при мысли о том, что я пала.
Губы вампирши скривились в невеселой улыбке. Мать-Волчица кивнула на железный ящик на крыше одного из фургонов, обмотанный тяжелой цепью.
– Как там наше чадо?
Сорайя пожала плечами, откидывая косы за спину.
– Пьет по-прежнему неохотно. Но все же пьет.
Киара усмехнулась, мрачная, как яд.
– Как и все мы.
Сорайя сдвинула треуголку назад и оглядела великаншу.
– Смотрю, у тебя хорошее настроение. А я была готова поспорить, что ты срать будешь кровью при одной мысли о нашей задержке. Видать, славная была охота?
– Так оно и было, сестренка. Так и было.
Сорайя насторожилась, услышав уменьшительное «сестренка», и быстро переглянулась с новоприбывшим Кейном.
– Достаточно ли хороша была охота, чтобы оправдать то, что случилось с твоим лицом, кузен? Ведьма крови, высосавшая Рикарда, отхватила кусочек и от тебя?
Палач нахмурился, спешившись, и шрамы от когтей у него на лице стали только глубже. Но Киара похлопала по привязанной к седлу Диор, и взгляд Сорайи оживился и стал внимательным, когда она впервые заметила девушку.
Глубоко вздохнув, Сорайя прижала кончик своего ярко-красного языка к заострившемуся клыку, оглядывая Диор, словно та была спелым фруктом.
– Айя, – выдохнула она, – и что же это у нас такое, во имя великого Толева?
– Это трофей, сестренка, – усмехнулась Киара. – За этот трофей Черносерд отблагодарит всех, кто его доставил. Мы возвращаемся с кровью Льва на наших руках, милая Сорайя. И золотом ворона в кошельках.
Сорайя нахмурилась, явно сбитая с толку. Киара только улыбнулась еще шире.
– Спрячь нашего мышонка, Поэт. – Мать-Волчица взглянула на Хоакина, который как раз подошел с другим клейменым. – Закинь ее к другим нашим ценным трофеям, чтобы она была в тепле и сохранности.
Хоакин поклонился, легко поднял Диор, уложив ее на руки, как дитя в колыбель, и направился к одному из самых крепких фургонов, стоявших у самого костра. Еще один раб-мечник открыл перед ним тяжелую дверь, и люди внутри отпрянули, широко распахнув от страха глаза. Хоакин нахмурился, оглядывая другие фургоны, стоявшие вокруг огня.
– Все фургоны так забиты?
– По пути сюда мы перехватили еще нескольких беженцев, – ответил мужчина, почесывая жесткую бороду. – А Ларс и Куинн привезли еще один гурт шесть ночей назад. Те сопляки из Авелина, которых Лев выпустил на свободу. Пытались прорваться к Леону.
При этих словах Диор побледнела – было ясно, что мужчина говорил о маленькой Миле и других детях, которые остались на попечении бывшего ученика Габриэля. Она обвела взглядом клетки, затем подняла глаза на юношу, который держал ее на руках, со скорбно-страдающим видом. Все-таки Хоакин Маренн называл Авелин своим домом, а этот дом сожгли просто из целесообразности, чтобы Киаре удалось выследить Габриэля, направившегося в Найтстоун, и бросили на потребу нежити, как только надобность в нем иссякла. Но если в юноше и оставалась хоть какая-то привязанность к людям, с которыми он вырос, его глаза ничего такого не выражали, когда он кивнул на фургон.
– Здесь нет места, – заметил он.
– А ну, пусти меня, – раздался грозный рык.
Кейн шагнул вперед, просунул руку в клетку и схватил первого попавшегося смертного – парня ненамного старше Диор. Юноша вскрикнул, когда рука вампира сомкнулась у него на запястье. Другие люди истошно закричали, когда парня потащили к двери. Он выл, сопротивляясь изо всех сил, но Палач держал его железной хваткой. И пока Диор смотрела на эту сцену, широко распахнув глаза, Кейн обнажил длинные блестящие клыки и вонзил их глубоко в горло бедняги.
Она никогда раньше не видела, как вампир по-настоящему пьет кровь из смертного – те несколько глотков, которые она видела по дороге сюда, не могли сравниться с ужасом происходящего. Потому что в глазах юноши не было страха, когда ему в шею вонзились клыки. В них отражалось блаженство. Он застонал, когда Кейн впился глубже, и глаза юноши закатились, а губы изогнулись в эйфорической улыбке. И если бы его руки не были прижаты к бокам, он бы наверняка обнял существо, которое его убивало.
Потому что Кейн именно убивал его…
– Прекрати, – сказала Грааль.
Она боролась в неумолимой хватке Хоакина, охваченная ужасом и яростью.
– Скажи ему… Нет, прекрати! ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!
Палач не обратил на нее никакого внимания. Юноша в его объятиях напрягся, дыхание у него стало прерывистым, улыбка угасала. Но вампир все равно пил, стонал, рычал. Издав последний вздох, его жертва задрожала, как любовник, достигший оргазма, каждый его мускул напрягся в истоме. А затем Кейн ослабил свою убийственную хватку, позволив телу безжизненно, с глухим стуком упасть на снег.