Империя проклятых
Шрифт:
Шай набросился на Хоакина, пытавшегося схватить его за руку, в которой был нож, а Маттео прыгнул мужчине под ноги. Диор отползла по снегу назад, по губам у нее текла кровь, а клейменые рабы и гончие повалились кучей на землю. В ночи раздался визг, Маттео отлетел в сторону, кувыркаясь по мерзлой земле. Воздух прорезал влажный звук металла, вонзающегося в плоть, вздох, стон. И, отбросив с лица пропитанные кровью волосы, Шай поднялся с дымящегося снега. Хоакин лежал на спине, на его губах лопались красные пузыри. Диор поползла от Шая, пытаясь нащупать пальцами ветку, камень – хоть
Шай поднял нож, и в его голубых глазах застыла холодная жестокость.
– Ну а теперь возьмемся за новую дырку…
В сумерках раздался ужасный звук: как будто разом треснула целая дюжина зеленых веток, а затем послышался влажный хлопок разрывающихся легких. Шай тупо уставился на кулак, выскочивший у него из груди, залитый кровью и сжимающий горсть дымящегося мяса. Ему хватило времени, чтобы разглядеть все еще бьющееся собственное сердце, прежде чем кулак сомкнулся, превращая его в кашицу. А потом рука вырвалась из зияющей в грудной клетке дыры, а самого Шая разорвали на части.
Куски его плоти разлетелись в разные стороны, как фейерверк на празднике, оставляя за собой след не света и пламени, а запекшейся крови. Диор вздрогнула, когда на нее брызнула мощная красная струя. А на том месте, где только что над ней нависал Шай, теперь стояла Киара Дивок, с головы до ног покрытая тем, что было в нем лучшего, и сапогами, забрызганными тем, что было в нем худшего.
Вытерев с глаз красную жижу, Киара опустила правую руку на землю и присела перед задыхающейся девушкой. Голос ее прошуршал тихо, словно гравий:
– Слишком уж ты быстронога для мышонка.
– Что, во имя великого Толева…
Мать-Волчица оглянулась через плечо, когда на поляне появился разъяренный Палач, осматривая место побоища. Хоакин лежал на спине, его трижды ударили ножом в грудь, снег под ним пропитался красным. Элайна стояла рядом с юношей, поскуливая и слизывая кровь с пальцев хозяина. Маттео валялся на животе, из раны на шее текла кровь.
– Что здесь произошло? – спросил Кейн. – Ты убила моего человека?
– Я предупреждала тебя, кузен, чтобы ты держал этого пса на поводке.
– Он был моей собственностью! – выплюнул Кейн, выпрямляясь во весь рост. – Я заклеймил его собственной рукой! И он верно служил мне двадцать лет. А теперь с ним покончено, и ради чего? Ну помял бы он немного этот персик, ну откусили бы мы по кусочку. Тебе жалко, что ли? Ты, мать твою, совсем рехнулась, Киара.
– Следи за языком, кузен. – Мать-Волчица медленно встала, поворачиваясь лицом к Палачу. – Или потеряешь гораздо больше.
Кейн зарычал, но прикусил язык, стиснув зубы. Бросив предостерегающий взгляд на Диор, Киара подошла к Хоакину и нависла над умирающим юношей. Он поднял окровавленную руку, не в силах говорить, но умолял взглядом. Мать-Волчица могла напоить его из своего запястья, залечить раны, но она не сдвинулась ни на дюйм, чтобы помочь ему.
– Охота окончена, Поэт, – пробормотала Киара. – Отслужил свое мальчик-собачник.
Хоакин застонал, широко распахнув глаза. Ангел Смерти поднял свои серпы, и от ужаса у юноши лопнул мочевой пузырь. Он посмотрел на любимую хозяйку, возможно,
И тогда за руку его взяла Диор Лашанс.
Перо Жан-Франсуа перестало царапать бумагу, и он взглянул на Селин, удивленно приподняв светлую бровь. Последняя лиат вздохнула, изучая свои вытянутые пальцы.
– Ты, конечно, удивлен и не понимаешь, зачем она это сделала. Она разорвала на нем тунику, вытерла ладонью кровь из разбитого носа и прижала ее к груди Хоакина. Зачем она решила спасти ему жизнь, когда, по правде говоря, ничем не была ему обязана, а показав этим монстрам, на что она способна, подвергла себя еще большей опасности? Кто-то, несомненно, назвал бы ее за это дурой. А кто-то сказал бы, что это благородно. Кто-то назвал бы ее молодой или мягкосердечной, упрямой или легкомысленной. Но уж точно каждый бы высказался по этому поводу. Так уж устроены эти ночи, согласен? Люди, которые ничего не знают, все равно считают, будто должны хоть что-то сказать.
– А вы, мадемуазель Кастия? – спросил Жан-Франсуа. – Как бы назвали ее вы?
– Так, как я всегда ее называла, маленький маркиз. – Глаза чудовища блеснули в темноте. – Святой Грааль Сан-Мишона.
Киара и Кейн Дивок в немом изумлении наблюдали, как раны Хоакина затягиваются, а прикосновение святой крови Грааля возвращает его к жизни даже после того, как он взглянул в лицо смерти. В легких у юноши перестало булькать, боль в глазах сменилась озадаченным удивлением. Диор оглядела его, помогла сесть, все еще прижимая окровавленную руку к его груди.
– Ты как? В порядке? – прошептала она.
– Я… – Челюсть юноши отвисла, как сломанная дверь, а лицо стало смертельно бледным. – Я…
– Как ты это сделала?
Диор подняла голову, когда заговорил Кейн, вытаращив жестокие глаза.
– Отвечай! – потребовал тот, хватая ее за воротник.
Диор отшатнулась, ее красная, липкая рука схватила Палача за запястье. И когда ее кровь коснулась его мертвой плоти, вспыхнул белый огонь, подпаливший только что отросшую ладонь Кейна. Палач взревел от боли, отпрянул, размахивая руками и ногами, и, наконец, вонзил свой горящий кулак в снег. Священный огонь на его коже погас, издав долгое резкое шипение. Зарычав, Кейн вытащил свои почерневшие когти из дымящейся жижи, не сводя с Диор горящих ненавистью и страхом глаз.
– Ты все еще считаешь, что этот персик стоит того, чтобы его помять, кузен? – пробормотала Мать-Волчица.
Киара схватила Диор за шкирку и подняла визжащую девушку в воздух. Диор попыталась вырваться, но, в отличие от кузена, Киара носила тяжелые перчатки охотника, и окровавленная рука Грааля только испачкала твердую кожу. Мать-Волчица оглядела Диор, а девушка, пытаясь освободиться, выдавила из себя все самые яркие оскорбления, которым научил ее мой брат. Но ругательства превратились в болезненный стон, когда Киара сжала ее так сильно, что у нее хрустнул позвоночник.