Империя проклятых
Шрифт:
– А теперь успокойся, мышонок.
– О-отпустиии м-меня…
Киара снова сжала ее, с такой силой, которой можно было бы камень стереть в порошок. Диор взвыла от боли, заставляя себя оставаться неподвижной, мышцы на ее стиснутых челюстях напряглись.
– Меня не волнует ни как ты это делаешь, – пробормотала вампирша, – ни зачем ты это делаешь. Но если ты попытаешься сбежать еще раз, я прикажу своим людям выколоть тебе глаза. Спалю тебе пальцы на ногах. И вырежу на тебе их названия, пока ты будешь кричать. О, я оставлю тебя в живых, не бойся. Ты нужна нашим врагам, а значит, и нам тоже.
Лицо Диор покраснело. Стиснув зубы, она заскулила, дергаясь в этой титанической хватке.
– Х-хотя бы с-скажите… куда вы меня в-везете.
Мать-Волчица моргнула, как будто ответ был очевиден.
– Мы доставим тебя ко двору Никиты Черносерда. Моего ужасного создателя и Приора крови Дивок.
При этих словах глаза у Диор расширились, а по коже побежали мурашки. Она была объята ужасом: беспомощная, маленькая и явно перепуганная. И все же не случайно, не по прихоти, а по собственному провидению Бога Вседержителя оказалось, что она направляется именно в то самое место, куда и собиралась. В город, где в вечных сумерках ее ждала правда о том, что она должна сделать. Место упокоения самой Матери Марин.
– Дун-Мэргенн, – прошептала она.
В тени под Суль-Аддиром историк обмакнул перо, бормоча про себя цитату из Священного Писания.
– Все аки на небе, так и на земле – деяние длани Моей.
А на другом берегу черной реки чудовище оскалило в улыбке зубы, спрятанные за решеткой.
– А все деяния длани Моей происходят из замысла Моего.
Жан-Франсуа встретился взглядом с Селин, и по коже у него пробежал холодок.
– Это тебя пугает, грешник? – спросила она. – Страшно увидеть, как его воля действует в этом мире? Как его божественный замысел реализуется в точности так, как он задумал? Окажись я на твоем месте – без сердца, без веры, без цели, – я бы была в ужасе.
Историк вопросительно выгнул бровь.
– Я боюсь, что вы мне наскучите, мадемуазель Кастия. Лучше продолжайте.
Селин наклонила голову, и в ее черных глазах сверкнуло веселье.
Диор все еще висела в хватке Матери-Волчицы. Но после откровения Киары она прекратила сопротивление. Удовлетворенная, вампирша ослабила хватку, позволив бедной девушке свалиться на снег.
– Тогда двигай ногами, – проворчала Мать-Волчица. – Время не ждет, даже тех, кто вне времени.
Мать-Волчица потрусила назад через окрашенную в красный поляну, рассеянно слизывая с губ запекшуюся кровь Шая. Она остановилась на опушке леса, оглянулась на Диор и похлопала себя по бедру, словно подзывая собаку. И теперь, когда желание бежать исчезло, избитая девушка вытерла окровавленное лицо снегом и с трудом поднялась на ноги.
– Хоакин? – позвала Мать-Волчица. – Вставай, Поэт.
Диор посмотрела на юношу, стоявшего рядом с ней. Хоакин все еще сидел в красной, застывшей на морозе одежде, а грудь и руки у него тоже были залиты красным. Элайна обнюхивала его лицо, виляя хвостом. Бедный Маттео погиб, нож Шая поразил его прямо в горло, и глаза юноши, полные слез, устремились на пса. Но Хоакин выглядел не просто грустным, он был… озадачен.
– Это всего лишь собака, мальчик. – И Киара
– Хоакин? – мягко спросила Диор.
Юноша посмотрел на нее, как мальчишка, очнувшийся от грез о пылающем камине только для того, чтобы очутиться в глубокой холодной ночи. Но когда Кейн нетерпеливо зарычал, Хоакин пришел в себя и бросил на Палача испуганный взгляд.
– Иду, хозяйка, – пробормотал он.
Хоакин прижался губами ко лбу Маттео и, поднявшись, побежал за Матерью-Волчицей. Элайна шмыгнула носом возле тела Маттео, но Хоакин позвал ее, и она бросилась нагонять его по снегу. Диор поняла, что теперь остался только Палач, наблюдающий за ней темными, голодными глазами. Его рука от ее крови превратилась в черную клешню. В воздухе над жирным пятном, которое только что было Шаем, все еще висела угроза Киары, и Диор не стала испытывать ее терпение и побежала за ней. Кейн, тихо выругавшись, отправился следом.
Снег, оставшийся у них за спиной, был пропитан красным: кровь Шая смешалась с кровью Хоакина и Грааля. И когда холодный ветер подул на мертвые деревья, они начали дрожать.
Двигаться.
Капельки ее святой крови тоже дрожали, земля будто содрогалась, заставляя их тонкими ручейками стекать по инею, словно они надеялись снова вернуться к своей хозяйке. Но ветер подул сильнее, и эти одинокие капли, застыв, превратились в лед.
И все затихло.
IV. Круг ада
Они двигались все дальше и дальше на юг уже две недели – две холодных унылых недели. Их темная компания прошла по краю северной лощины, пересекла замерзшую реку Родэрр и обошла мрачный город-крепость Редуотч. Если Диор и думала о Габриэле – о совместном путешествии по этим замерзшим пустошам, когда они с каждым шагом все больше привязывались друг к другу, – то никак не намекнула об этом своим похитителям. Синяк, который его рука оставила у нее на лице, уже исчез.
А слушать о синяке у нее на сердце вряд ли кому было интересно. Да и не стоило об этом никому рассказывать.
Дивоки подпитывали себя своими клеймеными рабами – всего по глотку каждую ночь, чтобы те совсем не ослабли, но оба вампира были явно голодны, а их люди истощены. После поимки они нашли и забрали у Диор отмычки и больше не оставляли ее без присмотра, но, узнав о месте назначения, Грааль больше не предпринимала попыток сбежать. Она просто лежала, связанная, как рождественский кабанчик, за спиной Матери-Волчицы, направлявшейся все дальше на юг, к Дун-Мэргенну, и молилась на протяжении каждой мили этого ледяного ада.
Именно на берегах Вольты она наконец выдохнула. Они проехали под сводами собора Сан-Гийом, и глаза Диор заблестели, когда она посмотрела на монастырь, где всего несколько месяцев и сто жизней назад Велленский Зверь уничтожил маленький отряд Грааля. Но, проходя под этими одинокими утесами, они замедлили шаг, и после бесчисленных лиг и зимних ночей, в холодном свете восходящего солнца Диор с ужасом увидела, что они пытались нагнать все это время.
Караван. Три дюжины фургонов, сгрудившихся вокруг пылающего костра. Их охраняли пятьдесят рабов-мечников и вдвое больше грязнокровок, окруживших все это отвратительной толпой, словно цепью. Фургоны были такими же, какие мы видели в Авелине, – ржавые железные клетки, возвышающиеся над деревянными лотками. И, как и в Авелине, каждая была забита до отказа.