Империя проклятых
Шрифт:
– Теперь ты не Шептун, – улыбнулась она. – Теперь ты насквозь Неистовый.
– Да провались ты, – ухитрился выплюнуть Аарон. – Ты и весь твой проклятый род.
– Не мой род, милашка. – Она наклонилась ближе и запечатлела холодный поцелуй на его покрытой шрамами щеке. – Наш род. Ты возродился в роду великого Толева, внуком Никиты Черносерда, короля и завоевателя этой земли. Вся империя трепещет при имени моего темного отца, малыш. Весь Оссвей преклоняет колени перед ним. Скоро преклонишь и ты.
По щекам Батиста потекли слезы, когда Аарона бросили обратно в гроб с остатками пиршества Кейна – еще одна пытка,
Жан-Франсуа усмехнулся, сделав паузу, чтобы отхлебнуть из своего кубка с кровью.
– За исключением того, что мы просыпаемся на закате в том же состоянии, в каком умерли. Только огонь, серебро или самая темная магия могут причинить нам боль, которая продлится дольше, чем закат. Никакой стали не хватило бы, чтобы избавить де Косте от мучений.
– Да, – пробормотала последняя лиат. – И его поработители прекрасно знали об этом. Так что каждый день его татуированная плоть заживала. И каждую ночь Диор просыпалась под ужасную песнь его криков. А Киара снова и снова приказывала вытащить своего темного сына из ящика и содрать с него кожу.
– Какая жестокость, – вздохнул маркиз. – Выводок Никиты вполне заслужил свою участь.
– Не притворяйся возмущенным, Честейн, – ответила Селин. – У вас, возможно, есть портные и получше, но в любом случае вы и все ваши собратья сшиты из одного материала.
– Вы недооцениваете нас, мадемуазель Кастия, – ответил Жан-Франсуа. – Представители крови Честейн не склонны к ненужной жестокости, а наша императрица не желает править пустошами.
– Но Марго все равно желает править. И хотя ваши сородичи, может, и не наслаждаются жестокостью так открыто, как Неистовые, вы все равно называете себя Пастырями, а истинных детей Божьих – овцами. – Лиат покачала головой. – Ты – мерзость в его глазах, грешник. Не испытывающая ни раскаянья, ни стыда, ни страха даже перед лицом ожидающего тебя ада. И его повелитель попирует твоей гнилой душой.
Историк улыбнулся, лизнул большой палец и перевернул еще одну страницу.
– Странное чувство, когда тебя называет чудовищем еще более чудовищный монстр.
Селин Кастия пожала плечами, снова глядя в потолок.
– Я всегда была дочерью своей матери.
И вот, спустя больше месяца после падения Габриэля, Диор оказалась в герцогстве легендарной Ниам Девятимечной, в холодных и бесплодных пустошах Оссвея. Далеко на севере возвышался темный хребет Михайч-на-Балодж – горы царства двух Лун, Лунного трона, где, согласно древнеоссийским поверьям, каждый рассвет укладывались отдыхать две богини. На западе раскинулись зубчатые берега Элеа Бринн – Расколотых Островов, где в Эпоху Легенд на землю был сброшен Дэганн Железнорук. А по ту сторону замерзшей реки Орд, возвышаясь на огромном мысу побережья Волчьего Клыка, стояла некогда могущественная столица королевства Ниав и место последнего упокоения Матери Марин – великий город-крепость Мэргенн.
– Это место когда-то было жемчужиной в короне Ниав, – раздался тихий голос.
Диор взглянула на стоявшую рядом Ислу и увидела отсутствующий взгляд
– Ты бывала здесь раньше, Исла? – спросила Диор.
– Мама привозила меня сюда, когда я была маленькой, – та кивнула. – Мы приехали как паломники, чтобы посмотреть на Усыпальницу Девы-Матери. Я никогда не видела ничего подобного.
– Когда-то этот город был одной из самых могущественных крепостей в империи, – пробормотал Батист. – Его называли Анэн дю Малэд. Волчья Наковальня. Объединенные армии четырех кланов обрушились на эти стены. Говорили, что даже сам Бог не смог бы пробить в них брешь.
Чернопалый сотворил знак колеса и вздохнул.
– Благая Дева-Матерь, взгляни на него сейчас…
Диор широко раскрыла глаза, глядя сквозь решетку на величественный город-крепость. Столица Оссвея была огромной и напоминала город в городе, окруженном полудюжиной стен. Внутренняя часть, известная как Ольдтунн, состояла из величественных зданий из прекрасно обработанного камня, высоких готических башен и удивительной архитектуры, а также красивого старого порта Портунн, расположенном на юге. Внешняя же, Ньютунн, представляла собой агломерацию, выросшую, подобно грибку, на коже первого. И Ольдтунн, и Ньютунн окружали мощные крепостные стены, а на самом конце мыса возвышалась величественная крепость из темного камня – замок, который носил имя и города, и клана, построившего его.
Дун-Мэргенн.
– Боже, что здесь произошло? – прошептала Диор.
– То же самое, что в Авелине, cherie, – прошептал стоявший рядом Батист.
Битва. И, судя по всему, ужасная. Внешние стены превратились в руины, многие здания рухнули, сгорели или просто разлетелись на части – казалось, сам камень Мэргенна крушил руки злобных великанов.
Солнце клонилось к закату, и Диор смотрела на фигуры в доспехах на крепостных стенах. Ворота Ньютунна высотой в сорок футов были сколочены из тяжелых, окованных железом досок. Когда-то на дереве красовался огромный волк, вставший на дыбы на фоне девяти мечей. Но зверя залили кровью, а символ клана Мэргенн закрыли рычащим медведем и сломанным щитом, под которыми тяжелыми красными буквами нацарапали девиз.
– Дела, а не слова… – прошептала она.
Сверху раздался крик, и ворота широко распахнулись. Затем с лязгом смазанного железа поднялась огромная опускная решетка, и по команде Киары караван въехал внутрь: сначала фургоны и высококровки, затем рабы-мечники, а замыкали шествие, как всегда, грязнокровки.
Ньютунн представлял собой руины: разрушенные жилища и упавшиее башни. На разбитые карнизы налип снег, заполнив выпотрошенные раковины; колеса фургонов глухо стучали, когда караван ехал по разрушенной улице. Пленники в ужасе смотрели на город. Высококровки, прищурившись, напряженно следили за окружающими зданиями, в сгущающихся сумерках мрачно каркали вороны.