Индульгенция для алхимика
Шрифт:
, болт которой прошибает бездоспешного противника насквозь с расстояния в десять ярдов.
Кучер шумно сглотнул.
– Дом патер, Ваше Преподобие... я только-только от солеваров вернулся... А тут такое рассказывают! Неужели, правда, наш алхимик импуру язык отрезал?
– Врут, - лаконично ответил священник, внимательно разглядывая тетиву, сплетенную из тончайших металлических нитей.
– И если ты явился только из праздного любопытства...
– Нет, Ваше Преподобие, вовсе нет!
– Эммерик досадливо поморщился. Он понял,
– Тут я письмо магистру Ветинсу привез. Его в Мюреке кто-то оставил, третьего дня. Ну, а Ингвор, диспонатор тамошний, велел Вам передать. Как распорядитесь, так и...
– долговязый возница начал рыться за пазухой, отыскивая затерявшийся где-то в районе пупка пергамент.
– Вот!
– сделал несколько шагов вперед, передавая запечатанное сургучом послание что называется 'из рук в руки'.
Капеллан принял конверт, слегка сощурился, разглядывая печати... но вскрывать не стал.
– Иди, Эммерик, благодарю тебя. Удовлетворяя излишнюю любознательность, которая, как известно, до добра не доводит, скажу: наш толстяк действительно смог в одиночку справиться с импуром. Похоже, из парня выйдет толк. Если только в живых останется...
– А...
– кучер хотел задать еще один вопрос, но, разглядев напрягшиеся желваки милитария, предпочел ретироваться.
– Всего хорошего, дом патер, - и выскочил из кельи. Ну надо же! Вот тебе и жирдяй - алхимик... Импура! В одиночку? Пожалуй, по этому поводу и выпить не грех...
***
– Эй, лентяи! Хватит дрыхнуть, вставать пора!
– в дверь кельи пнули еще пару раз.
Николас с трудом разлепил чугунные веки и попробовал оторвать голову от тюфяка. Не сказать, что это у него получилось с первого раза, но, в конце концов, фамулус принял вертикальное положение, протер глаза и попытался осмотреться, соображая, что к чему.
Так. В углу, на ворохе тряпья, похрапывал выпавший ночью из своей детской люльки Адольфиус. Даже находясь в ярде от него, можно было запросто получить отравление исходившим от лемура алкогольным перегаром. Ага! Значит, они в своей замковой келье. Добрались таки!
Ранее комната принадлежала покойному фон Ветинсу и располагалась во внутренней пристройке к стене цвайгера, прямо напротив комнаты отца Пауля. Из узкого окна, открытого по случаю теплых летних дней, виднелась маленькая часть клуатра, небольшой садик и серая наружная стена, ограждающая двор по южному склону Штайнерптау. Внутри комнатушка дышала суровым аскетизмом: пара лежанок (одну, для Николаса, пришлось притащить снизу), заправленных грубыми серыми одеялами, стол, два стула, масляный светильник и висящее на стене распятие. Обезьян довольствовался старой детской колыбелью, раздобытой специально для него поваром Хансом. Пахло мышиным пометом, плесенью, снаружи доносились звуки повседневной жизни обитателей крепости.
Лежанка Густава оказалось пуста, значит, алхимик уже трудится в своем лаборариуме... Бог в
Фамулус нетерпеливо схватил посудину, с жадностью сделал несколько глотков... После чего недоуменно выпучил глаза, надул щеки и с громким 'пффф...' обрызгал пол и табурет, распыляя вокруг себя розовые капельки тошнотворного настоя недозрелого паслена, применяемого монахами в качестве средства от похмелья.
– Что б тебя!
Разбуженный новым звуком обезьян, недовольно заворчал, но глаза все же приоткрыл.
– С добрым утром, - хрипло поздоровался Николас.
– Пить будешь?
– с еле скрываемым злорадством, облат протянул кружку заспанному индрику.
Лемур аккуратно сел, ощупал шишку, горным карнизом нависающую над правой бровью, болезненно сморщился и благодарно принял подношение своего принципала. Проныра только покачал головой, видя, как невозмутимо расправляется с отвратительным лекарством не очень протрезвевший обезьян, в заключение довольно икнувший чуть не в лицо, протягивая опустошенную емкость хозяину.
Начинался новый день жизни в Серой Крепости.
В прошедшее воскресенье Николасу пришлось уехать в Мюрек, с попутным фургоном Эммерика. Дела требовали налаживания контактов с местной гильдией ткачей, красильщиками и торговцами, через которых можно было бы приобрести необходимые химикалии и инвентарь. Вот приятели вчерашним вечером и вернулись, с опустошенным винным бочонком, размером в полтора галлона[146.2]
, намятыми боками, шишками и здоровенным фонарем, которым неугомонный Проныра вполне мог освещать темные коридоры замка.
Дел у фамулуса с утра нашлось немало: опохмел в одно горло и на скорую руку; посещение уборной, умывальни; чистка заляпанного грязью подрясника; приведение в порядок растрепанной шевелюры; поздний завтрак в столовой младшей челяди, в компании хмурого доезжачего[146.3]
, конюшего и столяра. Остальные, уже оттрапезничали. Потом - поход в замковую церковь, поскольку как раз подошло время терции. И лишь после этого, протрезвевшие и немного повеселевшие Адольфиус и Николас, не обнаружив своего патрона на храмовой службе, направились в лаборариум.
В рабочей комнате вновь царил бардак. На ближнем столе - гора грязной алхимической посуды, тигли, пробирки, склянки... На дальнем - наваленные вперемешку сурьмянистая руда, квасцы, купорос, кровавик и прочие минералы. Атанор, увенчанный закопченным философским яйцом, оказался погашен, видимо, в ожидании, пока его содержимое остынет. Рядом, связанная с ним стеклянной пуповиной отводной трубки, стояла запечатанная бутыль, наполовину заполненная мутной желтоватой жидкостью.
Субминистратума в келье не оказалось. Оставив Адольфиуса караулить алюлель[146.4]