Индульгенция для алхимика
Шрифт:
. Справились быстро, подгоняемые жизнерадостными понуканиями травника. В нагруженную за четверть часа телегу, усадили старшего сына деревенского старосты, и, недовольный Рыжик, потащил груз в Серую Крепость. А более-менее протрезвевшие алхимик сотоварищи, задумав провести в горах еще одну ночь, налегке отправились к подножию Хоэ - Варте, искать признаки серебряной руды.
***
Куропатка, широко раскинув крылья и разинув маленький клювик, пробежала пару ярдов, после чего тихо пискнула, упала на каменистую землю и неподвижно застыла.
– Ха! Да тут обед сам в котелок бежит, -
Его опередил Адольфиус.
Обезьян резво подскочил к несчастной птахе, схватил ее за крыло, поднял... и брезгливо отбросил в сторону, после чего недовольно сморщил нос, обиженно заворчав на стервятину.
– Стой, Проныра!
– Эммерик даже схватил разогнавшегося фамулуса за полу подрясника.
– Это падунец, ее лучше не трогать.
В подтверждение его слов, индрик оглушительно чихнул.
– Что за падунец?
– облат затормозил, все еще не совсем понимая, что в куропатке так не понравилось Адольфиусу и зачем его одернул долговязый кучер.
Гид задумчиво вытер редкий пушок усов, намоченных кисловатым вином.
– Хм... ну - падунец - это падунец... чего тут непонятно?
– возница недовольно передернул плечами.
– Понюхай, сам догадаешься. Только в руки не бери.
Заинтригованный Николас последовал совету товарища. Л"Ашьери, сидящий на валежине подле костра, лишь усмехнулся, но вставать не стал. Старик вытянул усталые ноги и, наслаждался отдыхом. Пройти им сегодня пришлось немало, они уже успели два раза подняться и спуститься по юго-восточному склону Хоэ-Варте.
Густав, до этого не обращавший внимания на копошение Проныры и Адольфиуса, отвлекся от разглядывания их самодельной карты решив проверить, что имеет в виду Эммерик.
Приятели склонились над телом несостоявшейся дичины. Прош взял палку, аккуратно перевернув тщедушное тельце кверху лапами. В нос ударил крепкий запах сероводорода.
– Фууу...
– Николас отшатнулся, закрывая лицо рукавом.
– Гадость какая... она что, от поноса умерла?
Алхимик, привычный к аромату тухлых яиц (а может, имевший более слабое обоняние), разглядел птицу повнимательнее.
Перья на грудке выпали, обнажив синюшную кожу, с мелкими точками кровоподтеков. Лапы скрючились в предсмертной судороге и были неестественного ярко-красного цвета, шея и голова - покрыты тонкой корочкой застывшей желтой слизи.
– Отравилась, - вынес свой вердикт Шлеймниц.
– Только непонятно чем. Эммерик, мне из тебя инквизиторскими щипцами правду вытягивать? Ломаешься, как девка деревенская на сеновале. Что это за дрянь?
Проводник немного помялся, сделал пару глотков из похудевшего бурдюка, высморкался, лишь после этого снизошел до объяснений:
– Так ведь это... Отец Пауль вам что, не рассказывал, нет?
– увидев отрицательное покачивание трех голов, кучер продолжил: - Тотенраух ведь почему так называется? Папаша нынешнего барона, разгромив старших детей Азазеля, шамр и мхоров, подле Ойцрица, взялся гнать их остатки дальше, аккурат в здешние места, во-оон за тот холм, - гид указал
– Там небольшое плато и лес... был. Шамры засели за деревьями, егерей у старого Граувица не оказалось, с рыцарями по кустам много не навоюешь... вот он и приказал... обложить лес, благо, небольшой оказался, и, запалил со всех сторон. Ход, как оказалось, очень правильный, лето тогда выдалось сухое... Горбуны и мохнозады пытались пробиться, но, бесполезно. В общем, сотни три их там сгорело, так старики говорят. Кроме пепла - ничего не осталось. А когда война закончилось, то года через два, охотники, что били дичь подле того плато, как возвращались в деревню, помирали. Да...
– Эммерик ненадолго замолчал, в очередной раз смачивая пересохшее горло.
– И они говорили, что на плато ничего не растет, воду пить нельзя, из-под земли в нескольких местах дым идет, воняет жутко, а вокруг него - птичьи и звериные кости валяются[166]
. Тогдашний милитарий, отец Зигмунд, взял пару егерей, проехался до холма, посмотрел, что к чему, издалека, правда, и, объявил место проклятым. Это мне отец рассказывал, он вместе с патером тогда ездил. Холм обозвали Желтой Горой, а то пепелище - плато Мертвецов. Раньше-то наша Долина - Озерной называлась... из-за Бликзее... а потом - пошли слухи, сплетни... И превратилась она в Долину Мертвых Дымов, Тотенраух. Вот так вот, - слегка взгрустнувший проводник присосался к горлышку винной емкости.
На стоянке путешественников воцарилась тишина. Травник шевелил палкой угли в костре, Адольфиус задумчиво ковырялся в носу, Николас разглядывал погибшую куропатку, а Густав... Густав, сложив сцепленные замком ладони на выпиравшем из-под рясы животе, интенсивно крутил большими пальцами, выдавая тем самым напряженную работу мозга. Его решение созрело через три минуты.
– Мне нужно туда попасть.
– ???
– Я должен там побывать, - Шлеймниц внимательно посмотрел на фамулуса: дойдет до того, или нет?
Николас сдвинул очки к переносице, прищурился, но, промолчал.
Эммерик поперхнулся вином.
– Ты что, с ума сдурел? Ведь сказано: проклятое место! Или в святые метишь?
– Нет, - субдьякон продолжал сверлить взглядом своего помощника.
– Возможно, там есть что-то интересное. Не дергайся, Эммерик, на само плато я не полезу. Посмотрю, погуляю вокруг... а к закату вернусь. Вы останетесь ждать. И давай без уговоров обойдемся, не трать зря время...
Л"Ашьери поднялся.
– Я отправлюсь с тобой. И давай обойдемся без уговоров. Одному в горы идти нельзя, говорят - примета плохая. Только бы неплохо сначала перекусить.
Густав неохотно согласился. Старик показал себя неплохим товарищем и молчальником: спокойно занимался своими делами (собирая травы в широкую сумку, как и студиозус, помечал стилом на куске пергамента где и что нашел), не командовал, не брюзжал и не жаловался, прошлые времена в пример не ставил, охотно помогал, если просили... И он прав - вдвоем, все-же безопасней. Вот только... Шлеймницу требовалось остаться одному, хотя бы на час. Для того, что бы призвать Дух Максимилиана. А тут опять... Ладно, если не выйдет этим днем, то попробуем нынешней ночью...