Индульгенция для алхимика
Шрифт:
Шлеймниц кивнул, встал на колени, склонил голову и, принялся негромко читать "Отче наш", а затем - "Дева Мария". Закончив с этим, алхимик достал из котомки горный молоток, пристроил на лицо рубаху, так, что она оставляла открытыми только глаза, завязал рукава в узел на затылке, перекрестился, и, начал спуск.
Он придерживался внутренней стороны склона, стараясь идти только там, где росла хоть какая-то трава. Стеллера здесь вытягивалась выше, иногда доходя почти до колен и, кусты стали гуще. Густав внимательно рассматривал скалу, пытаясь найти зеленоватые вкрапления берилла,
До большой зеленой лужайки оставалось примерно около сорока ярдов, когда Густав увидел выход жилы. Им оказалась друза мелких, молочно - белых кристаллов, похожих на соляные или гипсовые агрегации[170]
, но никак не на благородный изумрудный блеск истинного царя камней. Студиоз, дрожа от нетерпения и раня пальцы, начал откалывать куски породы. Эхо многократно отразило стук молотка, а потому алхимик вначале даже не понял, откуда доносятся глухие костяные звуки. Он отбил пять или шесть небольших образцов, прежде чем ему пришло в голову посмотреть в сторону дуба.
Теперь стало видно, что на его ветвях колышутся какие-то громадные желуди. Густав опустил молоток, зачарованно уставившись на новую загадку природы. И медленно, не отрывая взгляда, осторожно переступая с ноги на ногу, пошел к уцелевшему среди скал и отравленного воздуха клочку зелени. А пройдя двадцать шагов - остановился.
Он разглядел.
На ветвях старого дуба, привязанные к ним кожаными шнурками, висели человеческие черепа. Их было много... десятки... нет! Сотни! Разной формы и размеров, они колыхались на ветру, сталкивались друг с дружкой, выбивая ужасающий ритм мелодии смерти. Алхимик слышал, что в землях Будды, подобным деревьям, почитавшимся святыми, дарят ленты, бусы, кольца... Но ТАКОЕ?
Шлеймниц судорожно икнул, развернулся, пытаясь отыскать взглядом своего спутника.
Фигура Рэдрика Л"Ашьери призывно махала рукой, требуя вернуться на седловину.
Студиозус решил, что действительно, пора уходить, и, постепенно ускоряя шаг, направился к товарищу. Пройдя половину пути, он почувствовал, как из заложенного носа потекли сопли... дышать стало трудно, перед глазами полетели черные мушки...
А еще через секунду окружающий мир ушел во тьму.
***
Десятилетний Максимилиан, повиснув на шее старшего брата, тискал его в своих объятиях. Густаву лишь и оставалось, что осторожно гладить его по голове и спине. Он тоже всегда радовался при встрече младшего... даже когда тот был несчастным неприкаянным Духом. Но теперь... Макс оказался осязаем!
Они стояли на поляне, подле берега небольшой реки, совсем рядом с лодочным причалом. Место казалось каким-то знакомым. Вокруг росла молодая ива, осока, камыш... и яркое, просто ослепительное, синее небо. На глазах алхимика выступили слезы. Наконец-то!
Мальчик отцепился от шеи брата и спрыгнул вниз. Схватив Густава за руку, он потянул его к ближайшей лодке. Шлеймниц послушно за ним проследовал, осторожно усаживаясь на среднюю банку, и, принимая в руки весла. Макс сел у руля, показывая жестами: греби!
Странно. В этом Мире не скрипели уключины, не шумел под ветром камыш, не плескалась волна. Вообще... звуки отсутствовали. Но это не мешало студиозусу
Немного не дойдя до берега, лодка стукнулась носом об дно. Максимилиан, не дожидаясь, выскочил, подняв тучу брызг, и, сверкая босыми пятками, кинулся к маме и папе. А у Густава совсем не осталось сил. Яркое небо нестерпимо жгло глаза, набежавшая волна столкнула утлую посудину и, течение понесло ее прочь от дорогих и любимых, оставляя в сердце лишь безысходную тоску и боль...
Боль...
Господи, как больно!
***
Воздух, раздирая гортань, пробился в легкие. Стоя на четвереньках, Густав сделал несколько судорожных глотков... а потом его вырвало. Вывернуло наизнанку, заставляя блевать желчью. Свертываться в калач, дергаться и кашлять, выжимая из внутренностей последние остатки жидкости... Когда судорожные спазмы закончились и в глазах немного прояснилось, то субминистратум тяжко упал на бок, пытаясь прийти в себя, отдышаться и, сориентироваться в окружающем.
Стоящие почти у лица, слегка заблеванные высокие черные сапоги, показались смутно знакомыми. Алхимик попробовал приподнять голову, сфокусировать взгляд... постепенно ему это удалось.
– Слушай, приятель, тебе следует похудеть, - травник невозмутимо разглядывал свой изодранный плащ, не обращая внимания на состояние очухавшегося студиозуса.
– Еле дотащил, чуть не надорвался. Да... Ну что? Как там за Гранью? Погода хорошая?
Густав перевернулся на спину. Да что-же это такое? Господи, за что посылаешь такие испытания? Ведь только - только спасся от пасти импура. И все... оказывается, Смерть его вновь разыскала.
– Что случилось?
– голос субминистратума звучал прерывисто, словно стаккато дождевых капель по булыжной мостовой.
Л"Ашьери бросил пришедший в негодность шап на камни.
– Да ничего особенного, - травник пожал плечами.
– Думаю, что эта твоя хваленая амонова соль вступила во взаимодействие с ядовитым воздухом Плато. Ветер менялся пару раз, хоть дым и не дошел... но ты отравился. И немного умер. По крайней мере, не дышал... и сердце не билось... несколько минут. Благодари Господа, что у меня с собой оказалась настойка пыльцы юкки[171]
, - похлопал по фляге, на которую Адольфиус косился всю дорогу.
– Она-то тебя и спасла, да. Как вернемся в крепость - лекарю покажись.
Студиозус трудно сглотнул вязкую слюну.
– Спасибо герр Редрик... за все спасибо... а плащ я вам новый куплю...
Старик досадливо поморщился:
– Купишь, лим, купишь. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? Идти сможешь?
Шлеймниц откашлялся, попробовал сесть:
– Не знаю. Слабость... в руках и ногах.