Инфракрасные откровения Рены Гринблат

Хьюстон Нэнси

— Что это такое? Рена, что это? Ты должна рассказать нам, дорогая.

— Ты просто обязана сказать правду, Рена. Кто это с тобой сделал?

— Кто тебя обжег? Это сделал Роуэн? Роуэн жег тебя? Это он?

— Это он?

Я не произнесла ни слова, а когда опустила голову, это не было ни знаком согласия, ни признанием: мне хотелось съежиться, исчезнуть… Но на следующий день Роуэн был изгнан из дома».

Две таблетки ноктрана.

ВТОРНИК

«Поверив одновременно в виновность и невинность

фотографии…»

Partenza^[221]

Снотворное принесло избавление от снов.

Рена открывает глаза, начинает считать часы до приземления в Руасси. Двадцать семь!

Азиз должен меня встретить — но сможет ли? В Париже творится черт знает что.

Она появляется в столовой в девять утра, и Симон с Ингрид сразу понимают: что-то не так.

— Ты ужасно бледная, плохо спала? — участливо спрашивает мачеха.

Рена объясняет ситуацию.

— Бедняжка! — восклицает Ингрид. — Вот номер телефона, по которому ты заблокируешь карту «Visa». Узнай сейчас же, можно ли набрать отсюда, звонок бесплатный.

Пять минут спустя все улажено.

— Правильно сделала, что не поехала в комиссариат, — говорит Симон. — Принимая во внимание статистику машинных краж в Италии, не имеет смысла даже жалобу подавать. Начнутся проволочки, а результат будет нулевой.

— Но как мы вернемся во Флоренцию, ты ведь больше не водишь машину из-за катаракты? — спрашивает Рена.

— Зато моя прекрасная жена водит!

— И права у тебя с собой? — удивляется Рена.

— Конечно, я никогда с ними не расстаюсь, — гордо отвечает Ингрид.

— Вот как… — Почему Рене не пришло в голову поинтересоваться, хочет ли мачеха сесть за руль? — И тебя не пугает дорожный мачизм итальянцев?

— Ну уж полтора-то часа я выдержу, а на подъезде к агентству мы поменяемся местами, ведь я не вписана в договор как «второй водитель».

Рена под впечатлением: оказывается, эта женщина всегда все продумывает наперед!

— Самая обидная потеря, — говорит Симон, — это твой «Кэнон».

— Да бог с ней, с камерой… — машет рукой Рена. — Жалко только содержимое — мой портрет твоей работы!

Уже десять, и энергичная хозяйка пансиона появляется в столовой, чтобы убрать стол после их завтрака.

— Ну что, в путь? — спрашивает Рена.

— Подожди… — Это Симон. — Не хочешь зайти к нам и обсудить организацию сегодняшнего дня?

Вопрос погружает Рену в отчаяние. (Жизнь? То / что произошло / пока мы строили планы. Хайку, сочиненное Симоном много лет назад.) Даже если они выйдут немедленно, вряд ли сумеют осуществить все задуманное: дорулить до Флоренции, сдать «рено», забросить вещи в отель и хотя бы пробежаться по Уффици, иначе никто не поверит, что они побывали в Тоскане! Старики до сих пор даже чемоданы не собрали, а еще хотят обсуждать… «Нет, — говорит себе Рена, — время остановится, я никогда больше

не увижу Азиза, Туссена, Тьерно, Керстин и проведу остаток дней в сиенском предместье с отцом, его женой, его смятением и его любовью…»

— Идешь, Рена? — спрашивает Ингрид.

Она заходит в комнату, присаживается на подоконник.

Симон методично освобождает стул от лежащих навалом буклетов, географических карт, одежды…

— Вот тебе стул, — говорит он. Хочу быть тебе полезным.

— Мне и здесь очень удобно, папа. Не суетись. Лучше смерть!

— Но тебе надует от окна! Позволь любить тебя.

— В сорок пять лет я точно знаю, холодно мне или жарко, поверь. Оставь меня в покое!

— Но ты моя гостья, и я хочу, чтобы тебе было удобно! Куда подевалась моя маленькая любящая девочка?

— Папа, ты долго будешь доставать меня под предлогом заботы о моем удобстве? Да пошел ты!

Все идет без помех!

Они рассекают тосканский пейзаж, Ингрид оказывается настоящим асом, и Рена с облегчением предчувствует окончание итальянского испытания.

Вот, значит, как? Все миновало? Так и было задумано?

Ингрид ведет машину и не переставая щебечет:

— Ты только подумай, какая сегодня чyдная погода! Бедная моя, надеюсь, это происшествие не испортит тебе впечатление о нашем путешествии. Ты устроила нам сказочный отпуск… Правда, папочка?

— Еще бы! — отвечает Симон. — Отныне мне каждый октябрь будет исполняться семьдесят.

Они начинают планировать: Рим — через год. И Греция — ну конечно, через два! Обсуждают детали — весело, со вкусом, — и ни один не верит, что замыслы осуществятся.

На подъезде к Флоренции Ингрид заезжает на заправку, заливает полный бак, уступает руль Рене и, надев очки для чтения, уверенно указывает падчерице маршрут вокруг Всесвятской площади.

Элегантный франкофил из агентства проверяет состояние машины.

— Удачно прокатились, мсье-дам?

— Si, si, grazie naturalmente^[222], — отвечает Рена, передавая ему ключи.

Все, конец, она чувствует себя свободной, легкой, почти воздушной.

Эта кража в конечном счете оказалась тебе на руку — замечает Субра. — Сама посуди: ты ни в чем не виновата! Ни в том, что больше не фотографировала, ни в том, что не позвонила своему сыну-будущему-отцу. Молчание Азиза тебя не терзает — возможно, он пытается с тобой связаться, но ты этого не знаешь. Нет телефона — нет проблемы! Ты-ни-в-чем-не-виновата! Не то что Беатриче Ченчи, точно тебе говорю…

В такси, на полпути к отелю «Гвельфа», Симон неожиданно просит водителя остановиться. Сзади немедленно раздается возмущенный хор клаксонов.