Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
— Посчитаться?
— Ты грозился убить его — и это слышали.
— Вы что же, святой отец, думаете, что это я… убил еврея?
— На всякий случай, объясни мне, где ты был в ночь на двадцать первое июня.
— Пил! В таверне! С приятелями!
— Они могут это подтвердить?
— Конечно!
— Однако не стоит полагаться на слово пьяных матросов.
— Послушайте, я никого не убивал, даже старого еврея! Он ведь был крещеным евреем! Я никогда не загубил ни одной христианской души!
— А венецианцы?
— Их я тоже не убивал! Мы их просто связали!
— Гм. Надеюсь, они добрались до берега.
— Но мои руки не запачканы кровью!
— Да, конечно. О том, что ты, должно быть, перерезал глотки нескольким десяткам мавров и английских еретиков, упоминать не стоит.
— Они пираты и враги Господа! — сверкнул глазами Диас.
— Бесспорно, — кивнул Бартоломе. — А еврея ты не убивал?
— Не убивал!
— Можешь поклясться на Святом Евангелии?
— Могу!
— Пожалуй, я тебе поверю.
— Я удовлетворил ваше любопытство?
— Почти.
— А наш договор остается в силе?
— О, конечно!
— Значит, я свободен?
— Как ветер.
— И я могу идти?
— Да, до встречи.
— Я предпочел бы сказать: прощайте!
Диас уже сделал несколько шагов к выходу, но Бартоломе окликнул его.
— Вот что, сын мой, не вздумай поднять паруса и показать святому трибуналу корму!
— Почему бы и нет?
— Потому что тебе будет довольно сложно погрузить на борт мать и семерых сопляков в придачу. Согласись, это обременительный груз для вольного добытчика.
— А если я все-таки выйду в море?
— Все они, как причастные к делу о ереси, окажутся в тюрьме святого трибунала.
— Подло, мерзко, гадко!
— Возможно. Но ты можешь мне дать другие гарантии?
— Мое слово!
— Прости, сын мой, но я тебе тоже не поверю.
Диас вышел, громко хлопнув дверью.
«Мог бы и поблагодарить за то, что так легко отделался, — подумал Бартоломе. — И он не убивал. Скорее всего, он не убивал. У него не хватило бы ума переодеться чертом. К тому же, почему яд? Диасу было бы проще воспользоваться шпагой или абордажной саблей. И уж конечно этот верный христианин не стал бы составлять договор с дьяволом. Интересно, он вообще умеет писать? К тому же, почему этот бандит не позарился на сокровища еврея? Ему же никто бы не помешал! Пабло бежал, старуха хватилась своего мужа только на следующее утро. И все же, я не положился бы на слово этого разбойника. Отныне каждый его шаг будет мне известен».
Выйдя из здания трибунала, Диас отправился в порт. Он тотчас заметил, что за ним следует какой-то человек. Впрочем, шпион даже не пытался прятаться.
В портовой таверне Диас разыскал своих матросов и приказал им отправляться на «Золотую стрелу». После душного, спертого воздуха церковного судилища ему хотелось на простор, на свободу. Сильные руки гребцов быстро гнали шлюпку вперед, а Диас ломал голову над тем, как же ему поступить и не лучше ли будет поднять паруса и положиться на волю Божью.
«Золотая стрела» выглядела совершенно пустой и как будто мирно дремала
— Эй, на шлюпке! — окликнули матросов. — Поворачивай! Сюда нельзя!
— Это еще что такое?! — воскликнул Диас. — Я — капитан «Золотой стрелы»! Что вы, черт побери, делаете на моем судне?!
— Ты-то, может, и капитан, — ответил ему солдат, — вот только шебеки у тебя больше нет. Судно конфисковано по приказу коррехидора. Так что прочь отсюда, пока я не разрядил в тебя мушкет!
Рядом с первым солдатом показался второй. Сверкнуло дуло мушкета.
Диас в сердцах ударил кулаком по банке, на которой сидел.
— Проклятый монах! Везде успел! Обложил, как дикого зверя!
— Что будем делать, капитан? — спросил один из матросов.
— Гребите к берегу, ребята, — устало махнул рукой контрабандист. — А там поглядим.
Бедный Диас! Он, кому уступали дорогу все окрестные парни, он, кого уважали и считали себе равным бывалые моряки, он, кого страшились алжирские корсары, чувствовал себя мухой, запутавшейся в паутине, птицей, попавшей в силки. Инквизиция шла по его следу. Чужие люди распоряжались на его судне. Его близким угрожала опасность. Но самое ужасное — не понимал, почему его преследуют и что от него хотят. Он не видел смысла в этой игре и ничем не мог объяснить ее, кроме злой воли человека в черном, который, по какой-то ему одному ведомой причине, задумал его погубить. Диас редко доискивался причин. Он был ловок и сообразителен, но он не привык долго размышлять. Он никогда не распутывал сложных узлов, он их просто разрубал, кинжалом, шпагой, абордажной саблей. Он не хотел и не умел плести интриги, он предпочитал сражаться оружием, достойным настоящего мужчины. И сейчас он чувствовал, что готов нарушить свое слово и отправить на тот свет одного недостойного христианина, который именовал себя то доном Бартоломе де Сильва, то отцом Себастьяном.
Вот он, дон Фернандо де Гевара, знаменитый маг и чернокнижник. Человек, который мог вызвать два десятка ужасных демонов. Человек, который думал, что может повелевать ветрами и молниями, дождями и ураганами. Человек, который много лет потратил на изучение магии и каббалистики. Человек, который, должно быть, достиг вершины знаний, и, возможно, слегка повредился в рассудке.
Де Гевару усадили на простую грубую скамью посреди зала заседаний. Страшный колдун совсем не производил угрожающего впечатления, скорее наоборот, он выглядел очень одиноким, подавленным и растерянным.
Дон Фернандо де Гевара был мужчиной мощного телосложения, с широкими плечами и мускулистыми руками. Вероятно, он обладал огромной физической силой, но ничто в его облике, на первый взгляд, не свидетельствовало о силе духа. Де Гевара не отводил взгляд, но в нем не чувствовалось дерзкого вызова представителям церкви, скорее, безмолвный вопрос и даже простодушие. Однако Бартоломе понимал, что не следует доверять первому впечатлению.
В виду важности дела на допросе присутствовали оба инквизитора и сам епископ.