Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
Бартоломе вздохнул, повертел в руках серебряный колокольчик, словно обдумывая, не вызвать ли стражу и не отправить ли, в самом деле, капитана контрабандистов в тюремную камеру, чтобы его горячая голова там немного остыла.
— Так что ты думаешь о смерти Педро Рамиреса? — повторил он наконец, выдержав паузу.
— Ничего!
— Насколько мне известно, симпатии друг к другу вы не питали.
— Черт возьми, мне не нравится десятка два здешних парней, но это совсем не значит, что я готов их всех поубивать! Самое худшее,
— Это мне уже известно, — заметил Бартоломе. — Но скажи, сын мой, Педро Рамирес не имел ничего против твоей женитьбы на Мерседес Миранда?
— Может, имел, — буркнул контрабандист, — откуда я знаю?
— Вы никогда с ним об этом не говорили?
— Почему я должен был посвящать его в свои дела?
— Все же он был не чужим для Мерседес.
— Ну и что?
— Так он не возражал?
— Попробовал бы он возразить!
— И что бы ты сделал?
— Вы хотите сказать — убил? Да? Убил?!
— Значит, он был против?
— Я же сказал, что не знаю! Меня не интересовало его мнение!
— За что же ты его недолюбливал?
— Однажды, святой отец, я заглянул в его убогий домишко. Знаете, что я там увидел? Двух живых жаб, черную кошку и три черепа!
Лицо Диаса исказила гримаса отвращения.
Бартоломе невольно улыбнулся. Бесстрашный контрабандист, отважный капитан боялся колдовства! Теперь понятно, почему у него было такое предубеждение против Старика.
— Больше я туда не заходил, — добавил Диас. — Я никогда, никогда… не стал бы пачкать рук об этого грязного старикашку и его облезлую кошку!
— И все же, так, на всякий случай, объясни мне, где ты был в ночь с четверга на пятницу?
Бартоломе задал этот вопрос скорее просто для порядка, он уже был почти убежден, что Диас не виновен. Поразительно, всякий раз, когда подозрение падало на Диаса, Бартоломе сперва казалось, что убийца уже у него в руках, но стоило ему взглянуть в честное, открытое лицо капитана, как его подозрения развеивались, и ему становилось совершенно ясно, что Антонио ничего подобного сделать не мог. Но если не Диас, то кто?
— Я был в гостях у Терезы Миранда! — Диас даже победно улыбнулся. — Спросите у нее самой! И у Мерседес тоже спросите!
— Что же, сын мой, ты был там всю ночь?
— Нет…
— Куда же ты отправился потом?
— Послушайте, вы что же, хотите сказать, что после разговора со своей невестой я пошел и убил ее дядю?!
— Куда же ты пошел?
— Не на кладбище! Домой! И лег спать! Спросите у моей матери, спросите у моих сестер и братьев!
— Спрошу, — кивнул инквизитор.
— А меня бросите в тюрьму и будете добиваться признания в том, что я убил вонючего еврея и грязного могильщика?
— Убирайся! Убирайся ко всем чертям!
Диас сделал несколько шагов к двери, но вдруг остановился и выкрикнул:
— Вы, мерзавец, лучше прикажите меня схватить, запереть в камере! Вы
— Прежде всего, я не прошу у тебя прощения, — заметил Бартоломе. — Уходи, пока я не передумал!
— Вы пожалеете, — пообещал Диас, уже стоя в дверях.
— Смельчак, но дурак, — сказал Бартоломе. — Какое уж тут переодевание дьяволом!..
Висенте Альварес, подмастерье оружейника, пришел в святой трибунал сам. Перед Бартоломе предстал застенчивый, скромный паренек лет четырнадцати, очень вежливый и аккуратный. Его руки были в мозолях, однако на белой рубашке не было заметно ни единого пятнышка. Но лицо мальчика было белее рубашки.
— Я пришел, потому что я так больше не могу, — тихим, сдавленным голосом заговорил он. — Я очень виноват… Я согрешил… Я мучился неделю… Целых семь дней я никому ничего не говорил. Я боялся. Потом я исповедовался, и духовник посоветовал мне обратиться к вам и чистосердечно во всем покаяться. Я так и сделал. Вот, — паренек перевел дух, как человек, которому очень трудно было начать неприятный разговор, но он сумел-таки это сделать — произнести первые, самые трудные фразы.
— Я слушаю тебя, сын мой.
— Я был там.
Подросток, очевидно, полагал, что отцам-инквизиторам все должно быть заранее известно, как самому Господу Богу.
— Где — там?
— Ну, на кладбище…
— Что же ты там делал, сын мой?
— Я пил.
— Что-то я не совсем понимаю, — Бартоломе задумчиво погладил рукой подбородок. — Допустим, ты пил на кладбище, но причем тут святой трибунал?
— Но я был там ночью!
— Ну и что?
— Но был там той ночью!
— Какой ночью?..
— В ночь с четверга на пятницу!
Бартоломе вздрогнул. Это была ночь убийства могильщика.
— Ну-ка, сын мой, рассказывай по порядку. Зачем ты туда пошел?
— Не знаю… Мигель сказал: «Пойдем!» Ну, мы и пошли…
— Кто это — мы?
— Ну, я и Хорхе…
— Кто такой Хорхе?
— Хорхе Санчес, мой приятель, сын аптекаря. Его еще Рябым зовут.
— А Мигель?
— Он тоже… наш приятель. Он служит у сеньоров де Аранда.
— Для чего же вы отправились на кладбище?
— Я очень, очень виноват, святой отец, — упавшим голосом повторил мальчик. — Я согрешил… Я поддался искушению, наущению дьявола… Ну, не знаю… Мигель сказал: «Вы не парни, а трусливые старые бабы!» Я сказал, чтобы он не болтал глупостей, а он: «Слабо вам переночевать на кладбище!» Хорхе сказал, что не слабо, но в таком случае нужно сперва выпить для храбрости, ну, мы и захватили с собой три бутылки — Мигель их спер у своих хозяев, — и пошли…