Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
— Мне нужна ваша помощь, — начал Бартоломе как можно более доверительным тоном, — помощь человека, который близко знал дона Диего де Аранда.
— А вы уверены, что я его хорошо знал?
— Насколько мне известно, ваши пути часто пересекались.
— Пересекались — да. Но не шли рядом. И потому вам следовало бы поговорить с доном Аугусто де Акунья, а не со мной.
— Кто это?
— Секундант дона Диего.
— Во время дуэли с вами?
— И со мной, и с доном Альваро Велесом, и с де Геварой. Дон Диего и дон Аугусто были очень дружны, хотя я никак не мог понять, что они находят
— Кажется, дон Аугусто вам не нравится.
— Признаться, он меня утомляет.
— А дон Диего?
— Ах, дон Диего! Мой вечный враг, — дон Родриго слегка улыбнулся. — Я очень сожалею, что он умер. Думаю, мне будет его не хватать.
— Но ведь обычно смерть врага радует.
— Заблуждение. Одно из многих заблуждений, присущих этому миру. К врагам мы привязываемся сильнее, чем к друзьям, честное слово. Можно найти нового друга. Но где взять нового врага, такого, чтобы стал для тебя дороже, чем друг? Кажется, образовавшуюся теперь душевную пустоту мне будет очень трудно заполнить.
— Поссорьтесь еще с кем-нибудь, — слегка усмехнувшись, посоветовал Бартоломе.
— Что это даст? Пустячную ссору. В лучшем случае, укол шпагой. Это скучно.
— Остается наделать кому-нибудь таких гадостей, чтоб вас на всю жизнь запомнили.
— Вы не понимаете. Нельзя враждовать со слабым. Это унизительно. Сражаться можно только с сильным или с равным. Дон Диего был сильным. Он был первым. А я — вторым. Вечно вторым. Моя лошадь приходила второй на скачках. В фехтовальном зале я неизменно уступал дону Диего. Но только ему одному. Остальные уступали мне. Нет, это не означает, что мне вообще никогда не удавалось взять над ним верх. Но мои победы были временным реваншем, реваншем второго.
— В таком случае, вы можете утешиться, ведь теперь вы стали первым.
— В том-то все и дело! Нельзя стать первым такой ценой! Отныне всегда будут говорить: «Дон Диего был лучшим, к несчастью, он погиб». Я стал бы первым, если б завоевал это место. А теперь оно просто перешло ко мне по наследству. Я просто его занимаю, но моей заслуги в этом нет. Вот почему я жалею, что дон Диего умер.
— Вы его ненавидели?
— Нет. Вы удивитесь, но я не испытывал к нему ни капли ненависти. Я им восхищался. И если б однажды я свалил его, то первым протянул бы ему руку, чтобы помочь подняться. И, возможно, он стал бы моим другом. Вот вы сейчас смотрите мне в глаза, а сами, наверно, думаете: «А не он ли убил дона Диего, ведь у него были веские причины?» Но вы ошибаетесь. Я никак не мог желать ему смерти.
— Дона Диего дьявол утащил в ад, — напомнил Бартоломе.
— Именно поэтому вы и решили учинить мне допрос? — усмехнулся дон Родриго.
— Не допрос, дружеский
— В таком случае, предупреждая ваш следующий вопрос в этой дружеской беседе, я сразу же объясню вам, где я был в ту роковую для Диего грозовую ночь. Дома. Можете опросить моих слуг.
— Я вам верю.
— Вы очень любезны, — дон Родриго слегка поклонился, даже не пытаясь скрыть иронии.
— Вы кого-нибудь подозреваете?
— Кроме дьявола?
— Разумеется.
— Нет.
— А дона Альваро Велеса?
— Никоим образом.
— Почему?
— Потому что он трус и хвастун. Подкараулить дона Диего темной ночью в укромном уголке, а самому спрятаться за спины вооруженных бандитов — вот и все, на что он способен. Но убить сына графа де Аранда в его же собственном доме, в его же собственной спальне — для этого надо быть не просто смелым, а безумно наглым и самоуверенным.
— Однако дон Альваро не побоялся драться с доном Диего на дуэли.
— А что ему оставалось делать? Их ссора произошла при свидетелях. Дон Диего влепил ему две пощечины. И, понятное дело, не стал бы извиняться. Дону Альваро оставалось либо молча снести оскорбление и подвергнуться всеобщему осмеянию, либо драться. Дон Альваро боялся насмешек больше, чем поединков.
— Но кто же мог так жестоко расправиться с доном Диего?
— Вы у меня спрашиваете?
— Кроме дона Альваро, у кого-нибудь еще были причины желать ему смерти?
— Нет, пожалуй, нет. Диего часто ссорился. Он был вспыльчив, но отходчив и, к тому же, очень обаятелен. Ему прощались все его выходки.
— Все три дуэли дона Диего были из-за доньи Люсии де Луна?
— Он ее очень любил.
— А вы?
— Я — нет.
— Но ведь вы дрались из-за нее и с доном Диего.
— Ну так что же? Я ухаживал за ней, потому что вокруг нее увивался дон Диего.
— Опять соперничество?
Дон Родриго согласно кивнул.
— Чем это кончилось, я думаю, вы догадываетесь. Я опять проиграл, — дон Родриго коснулся шрама на щеке. — На память о себе он оставил мне эту вечную отметину. Теперь все кончено. Он навсегда остался непобежденным.
— Во всяком случае, он действительно был побежден не вами, — заключил Бартоломе, вставая.
Дон Аугусто де Акунья, секундант дона Диего, оказался долговязым и меланхоличным молодым человеком лет двадцати пяти. Весь его вид выражал крайнюю скорбь и уныние, даже длинные усы обреченно обвисли.
— Догадываетесь ли вы, о чем, вернее, о ком пойдет речь? — осведомился Бартоломе, насмешливо созерцая эту маску трагедии.
— Догадываюсь. О дьяволе, — ответил дон Аугусто со вздохом глубоко несчастного человека.
— Нет, — слегка улыбнулся Бартоломе. — О доне Диего де Аранда. Он ведь был вашим другом, не так ли?
— Так, — уныло согласился дон Аугусто, и Бартоломе не понял, о чем тот сожалеет: о безвременной кончине своего друга или о том, что имел несчастье состоять в дружеских отношениях с поклонником сатаны. Во всяком случае, Бартоломе решил напомнить ему о странном договоре дона Диего с Князем тьмы.
— Вот до чего он дошел, — с грустью вздохнул дон Аугусто, — продал дьяволу свою бессмертную душу из-за девки.