Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
— А я здесь причем?
— Имя Яго Перальта вам о чем-нибудь говорит?
— Нет.
— Вам никогда не приходилось занимать деньги?
— Приходилось.
— Надо же, впервые за целый месяц я слышу от вас хоть что-то кроме «нет», «не знаю» и «не помню». Хорошо. Приходилось. У кого?
— Не помню.
— Согласен. Такие вещи быстро забываются. А не помните ли вы, приходилось ли вам эти долги возвращать?
— Кажется, я всегда возвращал.
— Похвально. Но не верно.
— Почему?
— Потому что вам случалось гнать со двора своих
— Мне?!
— Не прикидывайтесь. Не припомните ли, сколько вы задолжали крещеному еврею по имени Яго Перальта?
— Нет.
— Пятьсот эскудо. Сумма для вас не Бог весть какая, тем не менее, возвращать долг вы отказались.
— Послушайте, святой отец, я не знаю никакого еврея Яго!
— А вот он вас очень хорошо знает… Точнее, знал…И, наверное, мог бы рассказать о вас много интересного…
Инквизитор положил перед собой пухлую бухгалтерскую книгу ростовщика.
— Покойный был очень пунктуален, — продолжал он. — С семнадцати лет он вел записи, отмечая, кому, сколько и под какой процент он ссудил. Сперва это были жалкие бланки, затем — медные реалы, потом — сотни эскудо и, наконец, — монеты на любой вкус со всех концов земли. Этот маленький, невзрачный человечек опутал долговой сетью весь город. Однажды к нему обратились и вы. Это было, — Бартоломе раскрыл книгу, — 15 мая 1619 года. Взгляните. Здесь значится ваше имя?
— Да…
— Хоть это вы признали. Следующая графа — сумма долга. Пятьсот эскудо. Вернуть вы должны были шестьсот. Вот здесь, в последнем столбце, Яго Перальта отмечал сумму возвращенного долга. Читайте, что здесь написано?
— «Борзые собаки».
— Занимательно, не правда ли? Что бы это значило, как вы думаете? Не заплатили же вы ему, в самом деле, щенками!
— Я ничего об этом не знаю.
— Эта запись говорит о вашей манере расплачиваться с заимодавцами. Вы спустили на еврея борзых собак! На виду у всех. Ростовщик едва унес ноги и с той поры смотрел на вас как на своего заклятого врага. А не так давно его убили.
— Святой отец, мне кажется, я на целый месяц заснул, мне мерещатся кошмары, а я никак не могу пробудиться…
— Подчас у меня возникает точно такое же ощущение. Особенно после того, как я заглянул сперва в вашу лабораторию, а потом на кладбище, в один маленький домик, где жил могильщик Педро Рамирес. Знаете, что я там обнаружил? Полный сундук костей и черепов. Но не это самое удивительное. Кроме того, в его убогой хижине хранились целые связки сушеных мышей и лягушек. Как вы думаете, для чего они ему?
— Мыши? Лягушки?
— Не догадываетесь?
— Вы смеетесь надо мной, святой отец?!
— Вы же не стесняетесь смеяться над святым трибуналом! «Какой мерой мерите…» Вы, сын мой, скупали у Педро Рамиреса различные части человеческого тела, которые он выкапывал из свежих могил… Кроме того, он снабжал вас прочей гадостью, необходимой для колдовства: жабами, лягушками, мышами… Всех этих тварей для Рамиреса ловил один уличный мальчишка. Благодаря ему, я даже знаю, по какой цене нынче идут дохлые лягушки: мараведи за десяток. А по какой
Заключенный молчал, ошеломленно глядя на Бартоломе.
— Может быть, вы объясните мне, зачем вам мыши и лягушки? Что вы с ними делали? Растирали в порошок и подмешивали в различные зелья? А сами вы не смогли получить мышей? Я читал, если взять полную корзину грязного белья, посыпать каким-то порошком и произнести особые заклинания, через три дня там обязательно заведутся мыши… Не пробовали? Странно. Вы ведь ставили самые разнообразные опыты… Но я отвлекся. Мы говорили о Педро Рамиресе. Знакомство с ним вы тоже будете отрицать?
— Кажется, я вот-вот сойду с ума, — прошептал несчастный узник.
— Похоже, прежде вы сведете с ума меня. Педро Рамирес тоже убит. Дона Диего де Аранда, вашего соперника в любви, с которым вы однажды дрались на дуэли, вы, разумеется, тоже не знаете?
Дон Фернандо отрицательно покачал головой.
— Вы не знаете никого из этих троих?
— Никого.
— Вспоминайте. Или я снова отдам вас в руки брата Эстебана. Поразмыслите об этом. Я подожду.
Инквизитор подошел к окну, откуда был виден тюремный двор. Около ворот, опираясь на алебарды, изнывали от жары двое стражников. Рядом вертелся волчком маленький черный щенок, пытаясь поймать свой собственный хвост. Некоторое время Бартоломе без особого интереса наблюдал за ним, но вдруг содрогнулся, как от испуга. Как он стал неосторожен! В течение нескольких минут он стоял спиной к узнику, который, скорее всего, затаил на него зло, руки которого, вероятно, запятнаны десятками преступлений, и вполне мог получить удар стулом по затылку. Бартоломе резко обернулся: заключенный вовсе не собирался покушаться на его жизнь. Дон Фернандо сидел сгорбившись, закрыв лицо руками, и это была поза глубоко несчастного, измученного человека. Его плечи вздрагивали, и Бартоломе внезапно понял: он плачет. Этот крепкий, стойкий мужчина, выдержавший пытки без единого стона, плачет!
И тут Бартоломе словно прозрел. Он увидел перед собой не мрачного, жестокого колдуна, а человека окончательно сломленного, сбитого с толку, запутавшегося в хитросплетениях допросов.
Бартоломе никогда не отступал перед препятствиями, более того, ему никогда в голову не приходило, что можно так поступать. Чем упорнее запирались подозреваемые, тем упорнее и изворотливее становился инквизитор. Он был готов сломить силу силой, волю — волей. Но Бартоломе совершенно терялся, если его противник проявлял слабость.
— Дон Фернандо! — негромко окликнул он заключенного. — Вам не по себе?
Арестант поднял голову и посмотрел в глаза инквизитору. Бартоломе поразился, сколь сложную палитру чувств мог передать этот взгляд. Обреченность загнанного зверя и простодушное непонимание происходящего, ненависть к своему мучителю и отчаянная мольба о помощи, горечь и боль. И где-то в глубине его души еще теплился лучик надежды, тонкий и слабый, но все же не гаснущий.
Бартоломе не выдержал и первым отвел глаза.