Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
На мгновение взгляд де Гевары задержался на отточенных клинках, рука готова была потянуться к эфесу, но он сдержался и покачал головой:
— Нет!
— Отчего же? Вы не хотите расквитаться со мной?
— Нет!
— А, понимаю! Вы думаете, это ловушка. Вы думаете, что едва вы возьмете шпагу, сюда ворвется стража, и вы будете пойманы при попытке убить инквизитора. Так? Ну-ка, встаньте, сын мой. Подойдите к двери и распахните ее. Кого вы там видите? Правильно, двух стражников в конце коридора. Закройте дверь. Заприте ее на засов. Теперь вернитесь на место. Удовлетворены?
Де Гевара беспрекословно исполнил все, что от него потребовал инквизитор, но к шпаге так и не прикоснулся.
Тогда Бартоломе через стол бросил шпагу к ногам дона Фернандо. Де Гевара не успел или не захотел подхватить ее. Клинок со звоном покатился по полу.
— Поднимите оружие! — велел Бартоломе.
Де Гевара по-прежнему колебался.
— Ты боишься! — рассмеялся Бартоломе. — Человек, который не страшился общаться с потусторонними силами, боится обнаженного клинка! Вы еще и трус!
Бартоломе улыбался, но улыбался он лишь одними губами. Он очень сильно рисковал. Его догадки могли и не подтвердиться.
Де Гевара медленно наклонился. А что, если?.. Что, если всадить шпагу в горло этого безжалостного, кровожадного мучителя, этого демона в белой рясе? Что, если он успеет? Тогда и погибать будет не так обидно. По крайней мере, он будет отомщен.
И де Гевара поднял шпагу. Он еще был силен, он осознавал свою силу. Пытки еще окончательно не превратили его в дряхлого, разбитого старика. Его мускулы еще не утратили свою крепость. Что ж, пусть Бог рассудит!
Крепко сжав эфес, он двинулся навстречу Бартоломе. Замахнулся, ударил. Бартоломе проворно уклонился. Клинок со свистом рассек воздух.
— Сюда, сын мой! — раздался насмешливый голос у него за спиной. — Ну же, поторопись!
Де Гевара развернулся и, выставив вперед шпагу, вновь ринулся на Бартоломе. И опять тот успел отскочить. Разбежавшийся де Гевара задел скамью, не удержал равновесие и рухнул на пол. И тотчас почувствовал у подбородка острие клинка противника. Бартоломе наступил на кисть правой руки колдуна. Пальцы дона Фернандо разжались. Бартоломе пинком отправил клинок в дальний угол.
— Что ж, — сказал Бартоломе, пристальным взглядом изучая распростертого узника, — пока остановимся на этом. К завтрашнему дню я придумаю еще что-нибудь. Вставайте! Теперь пойдите и отоприте дверь. Можете сразу же пригласить стражников и попросить их проводить вас в вашу камеру, — насмешливо добавил он.
«И это первая шпага провинции! — закончил он мысленно. — Невероятно! Нет, это не де Гевара. А где де Гевара? А это, в таком случае, кто? Однако мои предположения подтвердились… Если только… он не разыграл передо мной комедию, как два часа тому назад я сам перед маэстро Пагано. О, черт возьми, как мне нужна собака!»
Кончита возлежала на тахте на куче подушек и с видом пресыщенной римской патрицианки отщипывала виноградинки от пышной грозди, которая свисала из позолоченной чаши, стоящей перед ней на маленьком столике. На вошедшего епископа
— Дочь моя! — позвал Карранса.
— М-м? — Кончита раздавила виноградинку острыми зубками и потянулась за следующей.
— Ты могла бы, если не встать, то хотя бы повернуться ко мне!
— Могла бы, — лениво согласилась Кончита, — но не хочу.
— Я недоволен твоим поведением.
— Я вашим — тоже. И что с того?
— К примеру, что ты выкинула два дня назад? — обиженным тоном продолжал епископ. Он скорее плакался, чем воспитывал. — Ты подговорила конюха привести слуге, которого я отправил с письмом к настоятелю монастыря святого Бенедикта, вместо смирной лошадки самого строптивого коня из нашей конюшни. Бедняга Хосе вылетел из седла и чуть не сломал себе шею.
— Он сделал хорошенькое сальто, — заметила Кончита. — А шею вовсе не сломал, сломал только два ребра.
— А позавчера? Не знаю, что сделал тебе мальчишка-негритенок, которого я купил по твоему настоянию, но ты приказала повесить его за ноги в нашем парке!
— Ну и что? — пожала плечами Кончита. — Что сделалось с этим черномазым? Жив-здоров, бегает, как и раньше. Он и провисел-то всего четверть часа, не больше…
— Я не хочу, чтобы в моем парке на деревьях болтались висельники!
— А я не хочу, чтобы вы мешали мне развлекаться!
— Вчера, — тяжко вздохнул епископ, — ты повесила мишень на статую Аполлона и два часа упражнялась в стрельбе!
— Во-первых, папочка, я стреляла из арбалета, а не из пушки, — невозмутимо объяснила Кончита. — Ничего с вашим Аполлоном не сделалось: он же мраморный!
А во-вторых, ошибаетесь, папочка, это тоже было позавчера, а не вчера. Вчера я была в фехтовальном зале. И, знаете, кого я там встретила? — Кончита вдруг оживилась и даже приподнялась на локте.
— Не знаю и знать не хочу! Меня куда больше интересует, что ты там делала?
— Какой вы смешной, папочка, честное слово! Вы что, не знаете, что делают в фехтовальном зале? Впрочем, оно и не удивительно… В своей жизни вы посещали только лупанарии [22] .
22
Л у панарий — публичный дом.
— Кончита!
— Что, папочка?
— Ты переоделась мужчиной и отправилась в фехтовальный зал?
— Не могла же я пойти туда в юбке!
— Если б тебя узнали…
— Ну и что?
— Ты выставляешь меня на посмешище перед всем городом!
— Э, бросьте, папочка. Сильнее, чем над вами смеются сейчас, смеяться уже не будут. Сильнее некуда. Но если вы будете мне надоедать, я еще не то сделаю!
— Бог послал мне наказание, — вздохнул епископ.
— В моем лице? — рассмеялась Кончита. — Э, полно, папочка! Если б не я, кто скрашивал бы вашу старость? Кто избавил бы вас от скуки, тоски и одиночества? — и Кончита щелчком послала виноградинку в сторону епископа.