Инквизитор. Охота на дьявола
Шрифт:
— Я должен писать?
— Ну да, черт возьми!
Де Гевара взял перо. Бартоломе заметил, как неловко, нерешительно держит его дон Фернандо.
— Пишите. «Отрекаюсь от ереси…»
— Нет, никогда! — темные глаза арестанта вспыхнули недобрым огнем. — Я много раз говорил вам и повторяю сейчас: я не колдун и не еретик! Я добрый католик! Мне не от чего отрекаться.
— Хорошо, — пожал плечами Бартоломе. — В таком случае пишите: «Я добрый католик».
— Чтобы вы потом обвинили меня во лжи?!
— До чего же вы подозрительны!
— Вы сами сделали меня таким.
— Хватит перепирательств! Пишите: «Бог карает нераскаявшихся
— Да…
Бартоломе взял у де Гевары листок и прочел следующее: «Бог караит нираскаявшихся грешникав их души будут гарет в гиене огненай и будут они томица там додня страшнова суда». Почерк был крупным, неровным, буквы разбегались в разные стороны.
— Гм, — задумчиво произнес брат Себастьян. — Надеюсь, вы не издевались надо мной…
— Я написал все, что вы просили!
— Действительно, — согласился Бартоломе, — вы ничего не упустили. Прошу вас, еще несколько строк. «Anima Christi, sanctifica me… [24] » Ну?
Арестант не шевельнулся.
— Как я понимаю, вы отказываетесь? Или вам не по душе слова молитвы?
— Я… не могу этого написать.
— Почему же?
— Потому что не могу!
24
«Душа Христова, освяти меня…» Начальные слова католической молитвы, автором которой считается брат Бернардин де Фелтре, францисканский монах, умерший в Павии в 1494 г.
— Ах, вы не знаете латыни!..
— Да, святой отец… Мне очень стыдно, но…
— Ну, разумеется, — улыбнулся Бартоломе. — Латыни вы не знаете. И вообще никогда ничего не читали. В отличие от колдуна де Гевары, у которого обнаружили несколько десятков томов по богословию, алхимии, астрологии, а также сочинения ересиархов.
— Святой отец, я ничего не понимаю из того, что вы говорите!
— Похоже, так оно и есть, — согласился Бартоломе. — Отправляйтесь в свою камеру и поразмыслите на досуге о пользе и вреде невежества.
Когда заключенного увели, Бартоломе взял Книгу заклинаний, обнаруженную в лаборатории де Гевары, и сличил каракули узника с четким, ровным почерком колдуна. Ничего общего. Определенно, писали два разных человека! В этом нет ни малейшего сомнения!
Бартоломе еще раз рассеянно перелистал книгу мага, которую не брал в руки со времени первого допроса де Гевары, и вдруг ощутил смутное беспокойство. Что-то было не так. Словно какое-то странное, тревожное воспоминание мучило его. Он сосредоточился и понял: этот почерк он уже где-то видел! Где? Разумеется, ему приходилось сталкиваться с другими записями заклинаний демонов… И все они были сходны. Нет, не это удивило его. Бесспорно, ему знаком этот почерк. От неожиданного открытия у Бартоломе даже застучало в висках. Договоры с дьяволом! Бартоломе поспешно разложил перед собой все три договора с нечистой силой: Яго Перальты, могильщика, дона Диего. Да, да, те же ясные, четкие, одинакового размера буквы. Ровные строчки. Бартоломе закрыл глаза. Наверное, ему показалось. Он ошибся. Он устал. У него ослабло зрение, черт возьми! Бартоломе присмотрелся и вдруг заметил одну характерную деталь: небольшую черточку в конце текста: и в книге, и в договорах.
В опустевшем доме де Гевары остались лишь две обитательницы, две старушки, точнее, старая женщина и женщина, состарившаяся раньше времени, Инесилья и донья Анна, служанка и госпожа. И лишь две комнаты в проклятом доме имели жилой вид: спальня доньи Анны и примыкавшая к ней маленькая комнатка Инесильи. Изо всех других помещений приемщики инквизиции вынесли и продали все более или менее ценное.
Бартоломе завернул сюда вечером, по пути из трибунала домой. Он прошел двор, поднялся по парадной лестнице, миновал анфиладу комнат, нигде не встретив ни одного живого существа. Замки никто не запирал, впрочем, тащить отсюда все равно было уже нечего.
Лишь тусклая полоска света, выбивавшаяся в щель между косяком и неплотно прикрытой дверью, указала ему, что одна из комнат обитаема.
Он постучал.
— Войдите, — ответил негромкий голос.
Донья Анна сидела, держа на коленях молитвенник. На маленьком столике оплывал огарок свечи, именно этот мерцающий свет и заметил Бартоломе. Но и этот слабый источник света грозил вот-вот потухнуть. И Бартоломе невольно пришло в голову, что эта увядшая женщина у догорающей свечи ждет, когда погаснет ее жизнь, ждет спокойно, бестрепетно, без слез и жалоб, и тлеющий в этом иссохшем теле огонек жизни ничуть не ярче маленькой искорки. Донья Анна слишком устала, чтобы сопротивляться смерти, и слишком много страдала, чтобы сохранить надежду на лучшее. Избавление пришло к ней слишком поздно.
— Прошу прощения, — сказал Бартоломе, — но я вынужден вновь побеспокоить вас.
При появлении инквизитора донья Анна не выказала ни радости, ни недовольства. Она привыкла принимать со стоическим терпением все, что бы ни послала ей судьба.
— Как странно, — вздохнула она, — что я еще кому-то нужна, пусть даже в качестве свидетельницы…
— Не думайте, что это допрос, это просто разговор. Я прошу вас мысленно обратиться к прошлому, вспомнить вашу юность, вспомнить всю вашу жизнь с доном Фернандо, вспомнить до мелочей, шаг за шагом, год за годом, час за часом. Поверьте, для меня это очень важно… Но если воспоминания мучительны для вас, скажите, и я тотчас уйду.
— У меня нет ничего, кроме воспоминаний, — возразила она. — Воспоминания — единственное, чем я еще могу поделиться… Но они слишком мрачны, чтобы я осмелилась кому-нибудь предложить их… Если они нужны вам, что ж, возьмите!
— Дочь моя, расскажите о вашем знакомстве с де Геварой.
— Знакомство? — переспросила донья Анна. — Но между собой были знакомы еще наши родители… Они-то и договорились о предстоящем браке, когда я и Фернандо были еще детьми. Мне с юных лет говорили, что я невеста дона Фернандо.
— А вы не возражали?
— Разве я могла возражать? Мне никогда не пришло бы в голову, что можно ослушаться отца и мать… К тому же, тогда я была маленькой, неопытной девочкой… Фернандо даже мне нравился… Я была так наивна! И он мне казался таким же искренним и простодушным, какой была я сама, и даже… немного глупеньким, — донья Анна грустно, еле заметно улыбнулась. — Он говорил, что любит меня, а я, дурочка, верила этому! Кто бы мог представить, что все так изменится!
— Если я правильно понял, дон Фернандо также не имел ничего против этого брака?