Инсбрукская волчица. Том первый
Шрифт:
– - Подожди, -- отмахнулась она, -- не надо. Пусть подумают, что стащили в кафе.
Но в это время кто-то спросил:
– - А кто у нас оставался в классе?
– - Я обедаю всегда дома, -- сообщила Тильда.
– - И я...
– - И я...
– - раздались голоса ещё двух или трёх девочек.
– - Оставались блохастые!
– - провозгласила Хильда. Ну-ка, показывай, что у тебя тут, -- и она заглянула в парту к Миле.
– - Ты с ума сошла, -- крикнула Сара, -- она всё время была со мной, нет у неё ничего!
В это время Хильда повернулась от Милы ко мне и
На свет была тут же извлечена злополучная копилка.
– - Я не воровала!
– - закричала я, -- мы просто хотели проучить Симону, чтобы она не бросала деньги без присмотра.
– - Так мы тебе и поверили!
– - закричала Хильда Майер, -- мы ведь знаем, что ты уже когда-то проворовалась!
– - Это неправда! Я никогда ничего не воровала!
– - А кто стащил портрет жениха из портфеля Инги в прошлом году?
– - Это не был её жених! И вообще...
– - Ага, откуда ты знаешь?! Это ты его стащила!
В меня полетела мокрая тряпка, которой стирали с доски.
Одноклассницы толкали меня, щипали со всех сторон, бросали в меня учебники.
Сара хотела было вмешаться, но остальные буквально облепили её, тем самым отрезав ей путь до меня.
– - Прекратите немедленно!
– - кричали синхронно Сара и Мила, но их голоса тонули в общем гаме. К тому же Сару ловко скрутила Хельга Мильке. Эта великанша была единственной, кто имел власть над хорваткой, остальные побаивались боевитую Манджукич.
Пожалуй, только она не верила в то, что копилку украла я, да и то лишь потому, что сама знала, кто это сделал. Но не выдала ни себя, ни Милу, ни меня, хотя я просто наблюдала за тем, не идёт ли кто.
– - Двери, двери держите, а то убежит!
– - кричала Ирма Нойманн.
Я поняла, что мне не избежать расправы, ведь сейчас мне отрезан даже путь к отступлению. Помочь некому, и в этом был весь ужас.
Рядом на парте уже лежали приготовленные кем-то из девочек к уроку домоводства отрез ткани, игольница, ножницы и маленькое шило, с помощью которого надо было проделывать отверстия в поясе платьев, которые мы тогда учились шить.
В отчаянии я схватилась за шило. Кого-то ударить я бы могла только в состоянии помутнения рассудка, и кажется, сейчас я была близка к этому состоянию. Я не хотела оправдываться, поскольку знала, что они будут глухи к моим мольбам и протестам.
– - Не подходи!
– - крикнула я, выставив шило перед собой, но было поздно -- Хильда Майер, выступив вперёд, схватила меня за волосы и дёрнула с такой силой, что вырвала чуть ли не клок. Завязалась потасовка, и в следующий миг раздался громкий крик Хильды, а вскоре к нему присоединился и визг моих одноклассниц. Хильда куцей овцой бросилась в коридор, размазывая кровь и слёзы по своему лицу. Она билась в истерике и металась по коридору, точно муха на окне.
Я даже не сразу сообразила, что произошло и какое-то время бездумно таращилась на пятна крови, оставшиеся на моих пальцах и рукавах. Когда же я осознала это, я тотчас преобразилась. Впервые я увидела страх в глазах одноклассниц и решила воспользоваться этим.
– - Ирма, --
– - Иди-ка сюда...
Но та бросилась бежать, как антилопа. Мои одноклассницы визжали и в панике разбегались, опасаясь угодить под раздачу. В этот миг к нам стремглав примчался математик.
– - Что за шум?
– - поинтересовался он, поправляя очки, однако увидев меня с шилом в руке и заплаканную Хильду, он сразу всё понял, и распорядился:
– - Майер, срочно к врачу! А с вами, Зигель, я поговорю отдельно.
Окончание этого ужасного дня я помню, как в тумане. Помню, как математик тащил меня за руку по коридору, а все ученицы рассыпались от нас в стороны, как горох. Пока шла возня, Сара успела ополовинить копилку, без труда открыв бутафорский замок. Она пыталась заступиться за меня. Всю дорогу она шла следом и кричала, что Хильда сама виновата, и вообще место Майер в зоопарке, поскольку она терроризирует весь класс. Помню, как стояла перед начальницей гимназии и тупо отвечала что-то на её вопросы. Но что именно она спрашивала, полностью выветрилось из памяти. А может быть, я и не осознавала, о чём меня спрашивают. В конце концов, кто-то из одноклассниц был послан ко мне домой за родителями.
Затем я долго ожидала в приёмной, пока отец с матерью разговаривали с начальницей за закрытой дверью. Я слышала, как эмоционально с ними говорил наш грозный математик.
– - Слушайте, мы готовы оплатить лечение Хильды и если...
– - Вы меня вообще слушаете?!
– - спрашивал Бекермайер.
– - У меня впечатление, что я разговариваю со стеной! Сначала Зигель калечила себя, теперь и до других добралась. Знайте: если вы ничего не измените, то скоро вы будете собирать деньги не на лечение фройляйн Майер, а на пересылку сухарей вашей дочери. Потому, что такими темпами ей прямая дорога в тюрьму! Дай-то Бог мне ошибаться...
Домой мы попали, когда было уже совсем темно. По дороге никто из нас троих не проронил ни слова. Родители были слишком потрясены случившимся, а я слишком устала.
Дома отец с порога так налетел на прислугу, которая всего лишь спросила, подавать ли обед, что я поняла: сегодня мне покоя не будет и дома.
Видимо, в разговоре с начальницей гимназии всплыли все мои прегрешения за последние годы -- прогулы, ссоры, драки, плохая успеваемость практически по всем предметам.
– - И мало мне всего этого, так ещё и воровство!
– - гремел голос отца на весь дом, -- разве ты в чём-то нуждаешься? Разве я не даю тебе карманных денег? Тебе надо было так опозорить нашу семью!
– - Я не брала эти деньги, -- попыталась я оправдаться.
– - Ты хочешь сказать, что все в гимназии лгут? Все учителя, начальница, а ты говоришь правду? Каким же образом общие деньги оказались в твоих вещах?
Я начала подробно объяснять, как всё было, но потом вдруг остановилась. Я вдруг почувствовала, чтобы я ни сказала, чтобы ни сделала, мне всё равно не поверят. Я неожиданно испытала жгучее отвращение ко всем в мире словам. Слова -- только бледные тени реальности, они не отражают ничего, каждый их понимает по-своему, и чаще всего, неправильно.