Интернат
Шрифт:
Серафим перелистывал страницы, вчитываясь в текст, и молчал.
Прозвенело беспощадно «на полдник», и мальчишки, захватив учебники и тетради, рванули в спальню. Закинули учебники, встали в «змею» и под опекой Феликса Ивановича отправились в столовку. Денис всё осматривался, ёжась и вздрагивая в ожидании: откуда клюнет его предвестник смерти?
Высмотрел Надю Ляшко, хотел с ней поделиться, но, пока соображал, как внятно и коротко изложить длинное расплывчатое, одноклассница растворилась в толпе подростков. Вовку
Денис внезапно осознал, что, похоже, привыкает к интернату, несмотря на вжившийся в него страх. Дом, мама растворились в некой мечте – воспоминании о былой радости и сказке. Они были, но где-то глубоко в нём. Возможно, он просто не верил, что вернётся домой, к маме, в прошлую свою счастливую жизнь.
Будет ли она счастливой в будущем?
И будет ли у него будущее вообще?
Денис содрогнулся. Нашёл взглядом Серафима, уткнувшегося в какую-то книжицу перед пустой тарелкой. Лицо «блаженного» освещала едва заметная, но очень добрая улыбка. Что он такое читает, что так светится?!
Денис долго смотрел на Серафима и постепенно отмякал, оттаивал, теплел. Почему, интересно?
Серафим поднял голову, глянул прямо в Денисовы глаза.
«Я с тобой», – сказал он взглядом, и Денис замер, ощущая, как освежающим ручьём перетекал в него из Серафимова сердца свет. Кажется, этот свет называется надеждой.
Так Бог всё-таки существует?
Денис невольно улыбнулся Серафиму. Хорошо стало. Ещё лучше. Зря он с Серафимом цапался и дрался. И вообще… Есть и в интернате люди.
Ну… типа сам будь человеком, и люди возле тебя сами появятся…
Вскоре Денис начал замечать то, что прежде не мог видеть, ослеплённый личной своей бедой. Серафим опекал слабых, беззащитных и не боялся сильных. За это первые его любили, липли к нему, а вторые уважали. И это несмотря на то, что Кедраш – «блаженный», верующий. Иной породы. Это и притягивало многих. Даже «старшаки», расчухав натуру Серафима, перестали его задирать.
Цеплялись к нему лишь «шишаки» – Пуга Пугинский и Крис Крисевич, а от них и некоторые воспитатели и педагоги. Для них верующий Кедраш – граната с вырванной чекой, горечь в сахаре, царапина на мониторе. Вот и доставалось ему больше от взрослых, чем от сверстников.
Но Серафим терпел, не жаловался, и за это ребята гордились им. К Новому году и прозвище его как-то исчезло из обихода. Звали его либо по имени, либо по фамилии. Иногда «наш блаженный» промелькнёт, и то за спиной…
Удивляло поначалу мальчишек, что в некоторые дни Серафим мясо не ест, другим отдаёт, но потом и к этому привыкли, уж и не дразнили его «травоедом» и «макаронником».
Денис вздохнул и поднялся из-за стола бежать на первый урок. Услышанное им у дверей воспитательской стало казаться ему вывертом
Денис хмыкнул: да сплошь и рядом! И снова помрачнел.
Прошёл день. После ужина Серафим, проходя по коридору мимо Лабутина, бросил:
– Галайде пойду скажу. Ты со мной?
Денис сжал в кулаке трусость и торопливо кивнул. Коту Базилио – Ренату – Серафим сказал, что идёт к Михаилу Натанычу за стержнями и ластиками (у него они как раз кончились). Ренат подозрительно смерил ребят жёстким взглядом и кивнул, разрешая. Мальчики спустились в подвал.
– Здрасти, Михал Натаныч! – звонко поздоровался Серафим.
– Приветствую, люди добрые подневольные, – улыбнулся кладовщик. – Зачем пожаловали?
– А стержни нужны и ластики, – сказал Серафим, опершись руками на стойку, налегая на неё так, чтобы оторваться от пола и подрыгать ногами.
– Обоим, что ли?
Галайда полез в ящик стола за амбарной книгой.
– Ага, обоим, – подтвердил Серафим.
– Сейчас насобираем, – обещал Галайда.
Покряхтел, вставая, побрёл куда-то в закутки своего хозяйства, вернулся, протянул просителям и канцелярию, и амбарную книгу.
– Расписывайтесь, товарищи.
Мальчики расписались в нужной графе, забрали стержни и ластики, но не думали исчезать за дверью.
– Чего вам ещё? – остро глянул на них Михаил Натанович. – Чаю, поди, хотите?
– А хорошо бы, – тут же согласился Серафим. – Правда ж, Денис?
Денис кивнул.
– Ладно, уговорили, пострелы.
Когда налился чай, а к нему насыпались карамельки и сухое печенье «зоопарк», и всё это угощение выпилось и подъелось, Серафим начал серьёзный разговор.
– Михал Натаныч.
– А? Чаю тебе ещё?
– Не, спасибо, я напился. Тут Денис услышал случайно одни разговор… Не знаем, чего с этим делать.
– Секретный разговор? – уточнил Галайда, наливая себе чаю.
– Жутко секретный, – кивнул Серафим. – Денис, рассказывай.
Денис, краснея и бледнея, выложил всё, что говорили Кот Базилио и кровожадный циничный незнакомец. Галайда выслушал, не перебивая, а, когда Денис замолчал, долго мешал в стакане чай, куда забыл положить сахар.
Серафим, наконец, сказал:
– Узнать бы, у кого родители богатые. Или хотя бы с деньгами.
– Зачем? – спросил Денис.
– Ну, чтоб понять, за кого приняться могут, – пояснил Серафим. – Вот тебе пока бояться нечего: из твоей мамы много не вытрясешь, и ты им неинтересен.
Денис про себя облегчённо вздохнул.
– Меня могут просто так прибить, – задумчиво продолжал Серафим, – просто потому, что надоел. А Надю Ляшко не тронут.
– У Вовки Дракина папа чэпэшник, кажется, – вспомнил Денис и помрачнел, чуть ли не в первый раз в жизни ощутив в душе боль за другого, а не за себя.