Инварианты Яна

Георгиев Борис

– Мам, скажи, сколько в городе школ?

– Чтоб всех подобрать потерпевших в ночи...
– мурлыкала мама.
– Что? Сколько школ? Ну, не знаю. Может, двести, может, и все триста. Твоя - сто тридцать пятая, но есть и больше номера. К чему это тебе?

– Ни к чему, - буркнул я, взял совок с веником, вышел и прикрыл за собой дверь. Выходя, слышал мамино пение: 'Полночный троллейбус, мне дверь отвори! Я знаю, как в зябкую полночь твои пассажиры - матросы твои - приходят на помощь'.

Никто не мог мне помочь, надежды не было. Двести школ! А то и все триста. Я вздохнул, заглянул в свою комнату - там всё вверх дном, уборкой не обойдёшься,

раскопки надо устраивать. 'Начну с гостиной, - решил я, - там подметать приятнее', - и потащился туда нога за ногу. Стал возить веником по полу, думая: 'Какой смысл считать вероятности, если в итоге получаешь такой результат, что жить не хочется. Какой смысл искать, если никогда ниче... О!'

Из-под книжного шкафа выкатился в кучу грязи пыльный шарик. Я бросил веник, присел на корточки, поднял, обтёр. Невероятно. Столько времени прошло, я и думать о них забыл, о тех бусах. Мать собрала, нанизала на нитку, но многих не хватало и бусы выглядели уродливо, как беззубый рот. Мама положила их в хрустальную вазу, там они и лежали вместе с порванной ниткой. Мама больше не надевала их никогда. Я несколько раз брался искать недостающие бусины, ведь они были где-то в комнате. Без толку. И вот после стольких лет... Сколько - два года прошло или три? Я держал на ладони бусину и думал: вот тебе и маловероятные события. Отец так и говорил: невозможного не бывает. Даже если против миллиарда неблагоприятных исходов один благоприятный, есть надежда. И ещё я думал: всё равно буду искать, может когда-нибудь...

***

Я спрятал янтарь в карман и обнял жену. Чувство вины ворочалось во мне, цепляя изнутри, точно крючьями, но кое-что ещё я вспомнил. Не только ведь перед женой виноват.

– Инна, - позвал я. Она не расслышала, ей Митя что-то доказывал. Я отметил про себя, что ствол пистолета уставлен в пол.

– Инна!
– сказал я громче и на этот раз был услышан.

– Ян, спокойно, - шепнула жена. Она тоже ничего не понимала. Никто, кроме меня, не знал правды о вчерашнем дне, а из ложных посылок, как известно, следуют любые выводы. 'Нужно рассказать им, - решил я, - но сначала извиниться'.

– Инна, извините меня за вчерашнее. Нет, помолчите, вы не понимаете. Думаете, я прошу прощения за то, что произошло между нами в лаборатории? Нет. В лаборатории с вами был не Горин Ян Алексеевич, а его глупость и самонадеянность. Накануне я возомнил себя богом-творцом, и, поддавшись на уговоры Андрея, решил в виде эксперимента сделать контрольную коррекцию главной диагонали четвёртого симметрического инварианта. Помните, Митя, вы тогда нам помогали с настройкой? И Горин Ян Алексеевич стал - как вы меня назвали, Инна?
– похотливым стариком с детскими комплексами.

– Но всё ведь прошло нормально!
– возразил Дмитрий Станиславович.
– Мы с вами беседовали после сеанса. И позже, утром вы вели себя как обычно. Мы же виделись за завтраком! Инна там была, она подтвердит. Я прав? Правда, Ян Алексеевич вёл себя как обычно?

Инна ничего не ответила, плечи её поникли, пистолет висел на одном пальце.

– Четвёртый инвариант? Это какой из них?
– вмешался Владимир.

– Комок смолы, - коротко ответил я.

Владимиру этого показалось мало. Он спросил:

– То есть, если я правильно понял, ваш... м-м... интерес к Инне Валентиновне и некоторые... м-м... поведенческие отклонения объясняются малым масштабированием главной диагонали

четвёртого инварианта?

– Вот именно.

– Но если после незначительной коррекции наступает такая реакция, что будет после полной подмены памяти?

Что-то с лязгом грохнулось об пол. Я вздрогнул. Инна закрыла лицо руками.

Владимир сориентировался быстрее меня - бросился, подхватил с пола пистолет, осмотрел, проворчал: 'Я так и думал, что на предохранителе', - и принялся запихивать оружие в кобуру. Когда справился с этим, снова обратился ко мне: 'Ян Алексеевич, что с ним будет?' Понятно, это он про Андрея.

– Мне не хотелось бы говорить сейчас, - ответил я и украдкой глянул на Инну.

– Лучше скажите, потому что когда закончится перенос...

'Бип!' - пискнул терминал. Ничего я не успел бы рассказать. И всё равно она сейчас сама увидит.

– Митя, вы зарядили парализатор?
– быстро спросил Володя.

– Не успел, закрутился.

Да, его надо сразу же усыпить, подумал я.

– Садитесь за терминал!
– Владимир снова опередил меня.
– Митя, вы слышите? Сразу же усыпите его.

– Нет!
– на Инну было страшно смотреть.
– И не думайте! Я не дам над ним издеваться!

– Да садитесь же за терминал!
– заорал на бедного Синявского Владимир. Митя не двинулся с места, следил за тем, что творилось за перегородкой.

Я тоже глянул туда и тут же отвёл взгляд. Неужели со мной было так же?

– Вы только не поворачивайтесь, Инна Валентиновна, - упрашивал Володя, удерживая девушку за плечи.
– Не нужно. Пожалуйста.

Потом он снова закричал на Синявского: 'Садитесь! Усыпляйте его!'

Внезапно я вспомнил, почему мне кажется знакомым лицо этого молодого человека. Он говорил правду, мы действительно никогда с ним раньше не виделись, знакомы были заочно.

На этот раз Синявский послушался, сел и взялся за то, о чём попросили. От волнения не справился сразу - по клавишам не попадал.

– Пустите, я хочу видеть!
– Инна вырвалась и в два шага оказалась рядом с перегородкой. Лицом к лицу с Андреем. Я не мог на это смотреть, отвернулся.

– Бедняга, - шепнула Света. Я вздохнул. Не знаю, кто из тех двоих заслуживал большей жалости. Стало тихо. Инна смотрит на него, понял я. У меня уши поджались, когда представил, сколько будет крику. Но кричать Инна не стала. В тишине слышно было, как Синявский пыхтит и стучит по клавишам.

– Всё, - сказал он.
– Всё, индианка, твой вождь спит. Сейчас мы его уложим удобно. Помогите мне, инспектор. Всё в порядке, Инна, не беспокойся. Он просто спит.

– Что будет, когда он проснётся?
– тихо спросила меня жена.

Я не ответил. Просто не знал, что сказать, не было уверенности. Коллапс памяти - полбеды, если целы инварианты, но здесь-то мы имеем дело с полным переносом. У Андрея ничего своего не осталось, кроме тёмных массивов. Что будет, если мозг начнёт распаковку моей памяти, пользуясь моей системой инвариантов, неполной к тому же? Два из девяти инвариантов линейно зависимы, фактор-коэффициенты линейной комбинации нужно брать из тёмных массивов. Массивы индивидуальны, это сильнее всего чувствуется, когда в кратковременную память попадает корневой образ. В том и только том случае если спектр эмоций при попытке осознать образ совпадёт с исходным спектром, взятым опять же из тёмных массивов, мозгу хватит времени на адекватную реакцию. Или я ошибаюсь? Возможно, есть защитный механизм. На физиологическом уровне.