Ipso jure. /лат. «В силу закона.»
Шрифт:
Но и сознание не перестало его мучать, выкидывая вертящиеся перед глазами страшные картины огненного столпа, искр, жара — как из печи, и черного, поднимающегося вверх, пламени, из которого доносятся нечеловеческие крики, стоны и вопли мольб…
— Рогозин! Слава! — раздался чей-то тонкий голосок, — Слава…
Его как-то подняли на ноги. Удар по щеке — и зеленые глаза встречаются с заплаканными серыми. Луна, такая же обессиленная увиденным, приникла к единственно родной сейчас, находящейся в непосредственной близости, душе. Вячеслав осознал, что ей тоже больно, и почему-то от этого факта ему самому чуть полегчало. В
Мимо бесполезно сновали мужчины и женщины; кто-то позади тоже рыдал, кричал и бился в истерике… Скорбные стоны только дополняли картину — магическая больница уже догорала… Из опаленных и горящих руин уже никто не взывал о помощи…
Слава прижал девушку к себе, чуть убаюкивая, и гладя ее свободной рукой по волосам. Позже к нему приник плачущий Невилл, и Вячеслав, глядя как вытирает слезы с глаз Гермиона, обнял обоих страдальцев. Джинни плакала у Гермионы на плече.
К ним пробрался Грюм. А за ним следом — Боунс, все мертвенно-бледная и шатающаяся, и министр магии, Руфус Скримджер, с дергающимся лицом и подрагивающими губами.
— Слава, — очень тихо проговорил Аластор, — идем за мной… О друзьях не волнуйся, целители… Целители, многие, смогли выбраться из здания, и сейчас помогают… И врачи…
— Хорошо, — ровно сказал парень, передавая Полумну и Невилла Гермионе, — Герм?..
— Не беспокойся. Иди, — коротко отозвалась шатенка.
— Что вам от меня нужно, — проговорил устало Вячеслав. Сил не было на то, чтобы даже обдумывать слова. Краем уха он слышал шепотки Грюма и Боунс за спиной.
— Я понимаю, — начал говорить министр, — вы потрясены происходящем…
— Очень «верное» сейчас слово, господин министр… — грубо перебил его парень.
— Но мы очень хотим… Все хотим, — обвел Руфус глазами своих «коллег», — чтобы именно вы и ваши друзья занялись расследованием этой страшной трагедии…
— Да? — чуть более заинтересованнее проговорил юноша. — И что…
— Да. Если вы согласитесь то… Я вам гарантирую законный статус следователя по особо важным делам, и не только в нашей стране… — проговорил министр. — Сегодня же выйдет приказ о вашем особом статусе в России. Я договорюсь.
— Соблазнительное предположение. Но прежде чем подписать, я хочу увидеть его своими глазами…
— Так вы согласны?
— Я хочу карать преступников… Но только в рамках закона.
Его зеленые глаза в этот миг словно покрылись коркой льда. Теперь в них отражался тот же стальной блеск, что и у его приемной матери...
Горе закаляет…
====== Цикл «Темные воды». Паутина. ======
— ГалинаНиколаевна! Галина Николаевна!!! — с ошарашенным видом и с округлившимся глазами влетел как молния в ее кабинет начальник компьютерного отдела. Следом за ним вбежала явно изумленная Амелина. — СРОЧНО ВКЛЮЧИТЕ ТЕЛЕВИЗОР!!!
— Иван… — Рогозина даже не успела ничего сделать — пульт перекочевал из ее рук в руки программиста. Тот спешно врубил телевизор, и диктор начал говорить. Внизу горела бегущая строка («Молния»: в народе) с надписями.
– … итак, все взоры общественности всех стран устремлены сейчас на скорбящую Великобританию. — Говорил тот монотонно. — Вчера вечером на пульт пожарных поступило сообщение о возгорании здания больницы Сент-Мунго в центре Лондона…
— О, господи, — выдохнула Рогозина, падая в кресло. Сам Иван тяжело дышал — как после бега.
Позади диктора начали крутиться кадры с места происшествия. Потом картинка заслонила все, и голос говорившего оставался как бы «за кадром». Показали все — сгоревшие и тлевшие руины, разгром перед зданием, оцепление, рыдающих и бьющихся в истерике людей, которых уводили силой и увозили на машинах «скорых» и реанимобилях, полицейских, военных, спецназ, пожарных и врачей, снующих в полнейшем беспорядке и хаосе.
— По неподтвержденным пока данным, погибло свыше пятисот человек, в том числе и врачи… Подозревают, что это было намеренно, умышленно, поджог…
— Ужас какой, — проговорил Круглов, появляясь в дверях, — бедные люди…
— Подозрения по организации этого падали на террористическую группировку, которая ныне хозяйничает в стране. Правительство и все государственные структуры берут под особый контроль расследование этой жуткой трагедии… Стоп! — Диктор резко выключил картинку с места трагедии. — Пометка, очередная «молния»: расследованием трагедии в больнице будет заниматься один следователь по особо важным делам, которого порекомендовали одновременно правительства двух стран, России и Англии! Это некий Вячеслав Вячеславов Рогозин…
— Галина Николаевна, — Оксана была потрясена, — я не ослышалась? Ваш сын…
— Тихо! — рыкнула Рогозина и включила звук громче, отобрав при этом пульт у Тихонова. Тот и Николай Петрович с изумлением переглянулись. Программистка только изумленно хлопала ресницами.
– … англичанин, потерявший родителей еще во младенчестве, выращенный нашей соотечественницей, кстати, известной нам начальницей Федеральной Экспертной Службы, Галиной Николаевной Рогозиной, на территории Российской Федерации… А, вот, вся информация на него… Молодой, едва исполнилось шестнадцать… Был организатором Особого отдела, который и ныне успешно раскрывает преступления. Работает, по слухам, на нашу русскую разведку… Про такого говорят: пусть рухнет мир — но свершится закон… Есть государственные дипломы, награды в помощи властями по раскрытию дел…
— Хреновы же дела англичан, — как-то насмешливо проговорил Круглов вслух, — что они привлекают шестнадцатилетнего пацана, не имеющего никакого официального юридического образования… Да еще и из России, по сути — их потенциального врага…
Женщина показала Круглову сжатый крепкий кулак, и тот моментально затих. Диктор еще что-то бормотал, но снова изумленно воскликнул:
– … у нас есть шанс сейчас увидеть мини-интервью с ним, которое было сделано сегодня еще рано утром…
Картинка выкинула Вячеслава во всем черном. Тот молча стоял на ступеньках у здания, незнакомого всем находящимся в кабинете Рогозиной, в окружении разнообразных журналистов с микрофонами, камерами и диктофонами в руках. Но пока камера показывала его не близко, так, что нельзя было разглядеть его лицо. В руках у Рогозина была черная кожаная папка на молниях, очевидно — материалы по поджогу.