Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

ОБ ОСТРОТЕ УМА САЛАМАНА И О ВЫСОКИХ КАЧЕСТВАХ ЕГО ПРОЗЫ И СТИХА

Соперничал в стихах он с Сурайей, А прозою с Медведицей Большой. Был, как вода, в нем чист, прозрачен разум, Круг избранных он увлекал рассказом. Писал ли он — был почерк, как пушок На юной белизне лилейных щек. Науками свой ум обогащал он, Всю мудрость мира в памяти вмещал он.

О ЕГО ПИРАХ И УВЕСЕЛЕНИЯХ

Свершив дела дневные, вечерами Играл он в нарды иногда с друзьями. Айван, как рай, для пира украшал, Певцов и музыкантов приглашал. Снимал застенчивости покрывало, Когда

вино в нем душу согревало. С певцом садился, пел он вместе с ним В смешных рассказах был неистощим. Стенанья флейты с сахаром мешал он, Мелодию, как сахар, рассыпал он. Брал в руки чанг и сам слагал слова, И новой каждый раз была нава. То из барбата, бывшего в забвенье, Исторгнет звуки, полные томленья, И так барбата струны запоют, Что люди слушают и слезы льют. Так проводил досуг он вечерами С друзьями за веселыми пирами.

О ТОМ, КАК ОН ИГРАЛ В ЧОВГАН И ПОБЕЖДАЛ СВОИХ СОПЕРНИКОВ

Чуть на рассвете солнце сквозь туман Коня пригонит на дневной майдан, Встав, Саламан проворно одевался И на коне к майдану устремлялся. С клюкой он по ристалищу скакал Туда, где золоченый мяч взлетал. Средь однолетков царственно-рожденных, Еще бритьем бород не удрученных, Летя подобно быстрому лучу, Всех метче ударял он по мячу. И стал он самым ловким и проворным В игре на том ристалище просторном. С победою он покидал майдан, Был мяч луной, а солнцем — Саламан.

О ТОМ, КАК ОН ВЛАДЕЛ ЛУКОМ И СТРЕЛАМИ

Потом на стрельбище, где стрелы пели, Он совершенствовался в ратном деле. Изделье Чача — богатырский лук — Он брал у царских лучников из рук. Сам тетиву натягивал умело, И тетива тугой струной звенела. И тетиву до уха Саламан Оттягивал и полный брал колчан. И птицами трехперымп летели Над полем стрелы, не минуя цели.

О ЕГО ЩЕДРОСТИ И РАЗДАЧЕ ДАРОВ

Он стонущих от нищеты и горя Дарил рукою щедрой, словно море. Вернее море бы назвать рекой Перед широкой щедростью такой. С той щедростью и туча не сравнится,— Дарила туча капли, он — кошницы. Когда к дверям дворцовым подходил Бедняк и подаяния просил, То награждался милостью такою, Что ношу он не мог унесть с собою.

КРАСОТА САЛАМАНА ДОСТИГАЕТ ВСЕСТОРОННЕГО СОВЕРШЕНСТВА. У АБСАЛЬ ВОЗНИКАЕТ ЛЮБОВЬ К НЕМУ, И ОНА ПРИБЕГАЕТ К УЛОВКАМ, ЧТОБЫ ПЛЕНИТЬ САЛАМАНА

Петь Саламана беден мой язык, Когда он дивной зрелости достиг. Оп — кипарис, величие обретший, Сад утонченности, весной расцветший. Сперва он был незрелым; но когда Настало время зрелости плода, Абсаль его всем сердцем возжелала, К запретному плоду стремиться стала. Но плод на верхней ветке вырастал, Ее аркан плода не доставал. И начала она — хитро и смело — Свою красу подчеркивать умело. То завитки, как мускусную мглу, Распустит по лилейному челу, То, темный волос разделив пробором, Украсится невиданным убором, То черной басмой в горнице своей Наложит тетиву на лук бровей, То подведет глаза свои сурьмою, Неся смятенье миру и покою. Ланитам придавала блеск румян, Чтоб утерял терпенье Саламан. И родинку искусно наводила, И птицу сердца родинкой манила, Всегда смеялась, весело шутя, Зубов прекрасных жемчугом блестя. То рукава повыше закатает, Мол, дело делать ей рукав мешает, То

бегает проворно, хлопоча, Браслетами, хальхалями бренча, Чтобы от их колдующего звона Ему постыли царство и корона. Все дни она — заманчиво мила — Перед глазами у него была. Ведь женской прелести очарованье Через глаза рождает в нас желанье.

УЛОВКИ АБСАЛЬ ДЕЙСТВУЮТ НА САЛАМАНА, И ОН НАЧИНАЕТ ОЩУЩАТЬ СКЛОННОСТЬ К НЕЙ

Саламан — хоть он и скромен был, Хоть в помыслах он чистоту хранил — Почувствовал: он взглядом в сердце ранен, Косою мускусною заарканен. Он чувствовал: сломил терпенье в нем Изогнутых бровей ее излом. Стал горек мед от смеха уст медовых, И потерял он сон в ее оковах. Он неотступно в тишине ночной Ее воображал перед собой. Он перед этой родинкою черной Погибнуть был готов душой покорной. От беспокойных локонов ее Он потерял спокойствие свое. Так, молча, страстью он воспламенялся Но в глубине душевной устрашался. «Не дай, господь! — молился он в тиши.— Ведь это гибель для моей души! Люблю… Но, с ней любви вкусив, я знаю — Величие и сан я потеряю. Ведь счастье, что пройдет в конце концов, Не Кыбла для надежды мудрецов».

АБСАЛЬ ПРИХОДИТ К САЛАМАНУ, И ОНИ ПРЕДАЮТСЯ НАСЛАЖДЕНИЮ

Так он сгорал, томился; и тогда Взошла Абсаль счастливая звезда. Она искала часа неустанно Найти в уединенье Саламана. И ночью раз в покой к нему вошла И всю себя и душу принесла. К ногам его она, как тень, склонилась, К ногам его смиренно приложилась. И ласково он на нее взглянул, И милости ей руку протянул, И обнял. Тесным было их объятье, Как тело нам охватывает платье. И жадным ртом ко рту ее приник. О, поцелуй — объятий проводник… Они в лобзанье радостно сливались, И чаши их сердец переполнялись. Опи устами терлись об уста, Но разделяла их еще черта. И страсть, что в них сильней забушевала, Стыдливости отвергла покрывало И узел распустила на пути, Где жаждали друг друга обрести. В нем — молоко, а сахар в ней скрывался. Сладчайший сахар с молоком смешался. Насытясь сахаром и молоком, Они к утру забылись сладким сном.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК МУДРЕЦ И ПАДИШАХ УЗНАЛИ О ЛЮБВИ САЛАМАНА И АБСАЛЬ И СТАЛИ УПРЕКАТЬ ЗА ЭТО САЛАМAHA

Шли ночи, дни, недели в свой черед. Любовь их длилась месяц, длилась год. Совсем отца и мудреца забыл он, Заботою сердца их сокрушил он,— Уж не томит ли юношу недуг? Но правду всю разведали от слуг. Они позвали юношу и речи С ним начали окольно, издалече. И много истин мудрых привели, Пока до сути дела не дошли. И стало ясно им, что без обмана Дошла до них молва про Саламана. И дали наставление ему — Опору неокрепшему уму.

САЛAMАНУ ОПОСТЫЛИВАЮТ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ УПРЕКИ, ОН ОСТАВЛЯЕТ ШАХА И МУДРЕЦА И ВМЕСТЕ С АБСАЛЬ ИЗБИРАЕТ ПУТЬ БЕГСТВА

Он слушал их, всем сердцем их любя, Молчал, но был от горя вне себя. Упрек несет ущерб душе свободной, Упреков дух не терпит благородный. «Как быть теперь?» — он голову ломал И многие решенья принимал. Со всех сторон свое обдумал дело, И мысль о бегстве твердо в нем созрела. И паланкин для дальнего пути Велел он верным слугам припасти. Чем дом тесней, тем лучше для досуга, Когда в объятьях милая подруга.