Ищите ветра в поле
Шрифт:
— Нет, не видел. Где мне по трактам шляться.
Хоромов остался доволен ответом.
— Ну, конечно, — в раздумье заметил он. — Такой бандит разве будет открыто разгуливать.
Он зачем-то махнул рукой и побрел за дом, забубнив негромко под нос: «Нам все равно — страдать иль наслаждаться...»
Никон Евсеевич подозвал к себе Трофима, сказал ласково:
— Вот что, Трошка, в среду поедем на ярмонку, как продадим муки пару мешков, сапоги тебе купим.
И уже закончил:
— Давай, запряги живехонько да сгоняй его поскорее. Дел у нас столько, а тут возись с этим чертом...
Он
Он стоял, заложив за спину руки, и его то обдавало жаром, то окунало словно бы в крещенскую прорубь. Горло давило и темнело в глазах.
Глава шестая
1
В Марфине, в доме церковного старосты, они встретились со следователем Перфильевым. Костя знал его и раньше, не раз вели вместе дела. Худой, с грустной всегда улыбкой на лице, опирающийся на трость и вместе с тем всегда деловитый, энергичный, непоседливый. В косоворотке, в длинном пиджаке, ботинках с галошами по-старомодному, в пенсне — он напоминал счетовода из какой-то конторы.
— Ну, опять мы вместе, Константин Пантелеевич, — поприветствовал он такими словами губернского инспектора. — Всегда вроде бы отыскивали мы концы. Надеюсь, что и сейчас отыщем...
Он сидел за столом, писал показания церковного старосты, мужичка в зипуне, в шапке, — точно и не хозяин дома это был, а пришедший сюда посторонний, будто сосед.
— Пока можете заниматься своими делами, — сказал ему.
Староста поклонился, вышел, оглядев на ходу и Македона, и Васю, присевших у входа в комнату на старинные, с высокими спинками стулья.
— Не хотите чаю? — предложил Перфильев. Они отказались — только что пили молоко в соседней деревне.
— Что у вас есть, Юрий Юрьевич? — спросил Костя.
Перфильев помрачнел сразу:
— Убит землемер Демин. Не слышали еще об этом?
Они не произнесли ни слова, не веря даже этим словам.
— Ехал со схода из Хомякова и на тракте его ударили ножом в левую сторону груди. Сумел все же дотянуть до дома, успел отцу сказать, что нападавший в фуражке с желтым козырьком и что лицо рыжеватое.
— Коромыслов! — воскликнул Костя.
— Казанцев, — поправил Перфильев. — Судя по телефонограмме... Будем так считать.
— Нет, это Коромыслов. Но, впрочем, одно и то же, — расстроенно проговорил Костя, посмотрев на товарищей. И те поняли его без слов. Третий год они разыскивают Коромыслова. И третий год он уходит.
— В Рыбинск сообщили?
— Как же, — собирая бумаги в портфель вялыми движениями рук, ответил следователь. — Тотчас же сообщили. Выехал эксперт. Инспектор Бажанов и волостной милиционер из Марфина осматривают сейчас лес у села. А больше ничего утешительного сказать не могу.
— Бажанову не здесь бы искать, а там, в поезде, задержать, — сказал Македон. —
— А что бы вы делали? — обратился к нему Перфильев. — Вы один, их трое, и наверняка, они с оружием. А в тамбуре, в вагоне, люди, полно людей. Крестьяне ехали с базара, рабочие. Что бы вы делали?
Македон только вздохнул, пожал плечами.
— Вот то-то и оно, — буркнул Перфильев. — Бажанов получил уже выговор, а что бы мы все на его месте?
— Что здесь произошло? — спросил Костя.
— Ограбление позапрошлой ночью, взяли только деньги. Бумажные, серебро, медь... Иконы не тронуты, даже крест серебряный оставили.
— Спешили, — вставил Македон. — За одну ночь и ларек, и церковь.
— Да, — посмотрел на него следователь. — Пожалуй что, спешили. Похватали и тут же ушли.
— Есть какие-нибудь подозрения у вас?
Следователь покачал головой, вдруг сказал сердито:
— В Шиндякове я поссорился с начальником волмилиции Хоромовым. Он арестовал в Хомякове жителя этой деревни Павла Бухалова. Тот после схода будто бы напал на землемера, взял его за пиджак, грозил «в хрюкалку», как пояснял Хоромов. Ну, побеседовал я с Бухаловым и поверил, что ничего особенного не произошло. Верно, грозил ударить. Но по запальчивости. У Бухаловых тоже земля отходит потому что в общий клин. Была только словесная угроза, а затем Бухалов вместе со всеми слушал беседу землемера. Никакой связи с убийством я не вижу... А Хоромов раскричался, дескать, все равно надо его за решетку как имущий класс. Мол, сегодня он грозит, а завтра ножом пырнет, а послезавтра бомбу бросит. Крапиву надо с поля... Не согласился я с ним и велел, подержав день, парня выпустить. Только и есть что дать подписку о невыезде и предупредить, что за повторные действия подобного рода пойдет под суд за агитацию... Парень пообещал. А Хоромов стал опять кричать, мол, я не чую, что идет уже вовсю классовая борьба...
Он внимательно посмотрел на Костю, уже тихо сказал:
— Знаете, Константин Пантелеевич, боюсь я таких вот людей, как Хоромов. Они считают, если их поставили руководить, значит, они не могут ошибаться и, раз считает Хоромов — есть связь с убийством, так и должно быть. Арестовал — значит, правильно. И признать ошибки такие люди боятся. Значит, надо уходить тогда с поста, а это для них страшнее всего. Власть, как и любовь, слепа. Вот и этот грозить мне стал. Он имеет партийный стаж, был каким-то начальником по снабжению на Онегском фронте... Все выложил мне, даже документы под нос пихать начал...
— Как может поддержать его уездный комитет, — ответил Костя, прислушиваясь к топоту в крыльце, — если нет у Бухалова доказанной связи с убийством. А что грозил — так и верно, это еще не классовая борьба. Арест и оружие в нашем деле в последнюю очередь надо оставлять...
Перфильев благодарно кивнул головой, и тут прогремела входная дверь. В комнату торопливо вошел инспектор Бажанов — невысокий коренастый мужчина в длинном плаще, светлой фуражке, в сапогах. Лицо скуластое, узкие татарские глаза, черные пышные усы, поблескивающие влажно. За ним вошел волостной милиционер, больше похожий на пастуха — в длинном тоже плаще, в надвинутой на глаза кепке, с обветренным, красным лицом, красным носом.