Искра божья
Шрифт:
— Вы правда так исключительно смелы? — Арсино отхлебнул вина из серебряного кубка и поморщился. На языке осталась неприятная горечь.
— Я сделаю всё зависящее от меня, сеньор де Вико, дабы привести мою страну к благоденствию!
— Пойдёте в первые ряды, под пули? — спросил Арсино, делая удивлённое лицо.
— Эм, боюсь, я не столь искусен в воинском деле, как хотелось бы, — видно было, что вопрос кондотьера заставил Макьялли несколько стушеваться. — Впрочем, если ситуация окажется безвыходной… Не думаю, правда, что до этого дойдёт…
Чистоплюй и карьерист этот Макьялли. Уверен, когда заговорит
— Вам приходилось когда-нибудь убивать, сеньор Никколо? — спросил Арсино, чувствуя, как вместе с новой порцией вина пьянящая удаль опять разливается по телу, вытесняя подступившую к горлу кислоту. — Кровь, дерьмо, кишки и прочее?
— Кхм, — Изабелла многозначительно закашлялась.
— Не довелось, — Маккьяли растянул в улыбке бескровные губы, — но для этих целей у нас есть вы. Уверен, вы идеальный кандидат от народа. Власть как таковая вас не прельщает. Вы не гонитесь за наживой. Вы по-своему благородны, хоть и пытаетесь казаться грубым. Вы, словно прославленный император Адриан, пьёте с солдатами и обедаете с царями. Даже если бы я захотел, то навряд ли смог бы подобрать кандидатуру лучше вашей.
Уголок рта прославленного кондотьера непроизвольно дёрнулся, и рука Арсино коснулась золотистых волос, откидывая густые пряди назад.
— Адриан погиб в море при нападении пиратов, — глухо сообщил де Вико.
— Да, но перед этим он сделал столько, что хватило бы на десять жизней простого смертного! — сказал Лукка, чуть прищурившись.
— Великий император Истардии! — подхватил мёрзнущий философ.
— Он утопил всю ойкумену в крови, — задумчиво пробормотал Арсино.
— Цель оправдывает средства! — воскликнул Никколо Макьялли.
— Я устал убивать, — кондотьер развернулся, опустил голову и устремился прочь из комнаты с гостями.
— Марк, куда ты? Так нельзя, Марк! — донеслись до него затихающие крики Изабеллы.
Глава 35. Прoклятая кровь
Безумные танцы, начавшиеся на площади Святого Вита, постепенно охватили весь Конт. Дико подёргивающиеся, выкидывающие замысловатые па люди заполнили все улочки и пьяццо столицы. Тела танцующих судорожно выгибались в такт неслышимой никому музыке, конечности странно вздрагивали и выкручивались под неестественными углами. Люди стонали и плакали, смеялись и рыдали, насиловали женщин и рвали на себе платья.
К утру толпа сильно поредела. Большая часть контийцев смогла побороть танцевальную лихорадку и разойтись по домам. Отдельные несчастные попадали без сил, но даже лёжа продолжали дёргаться и извиваться. Некоторых плясунов забрали и связали родственники или знакомые, осознавшие, что дело тут нечисто. Но пара сотен человек всё ещё пребывала в некоем экстатическом трансе, по-прежнему кружась и подпрыгивая, словно они не знали усталости и тела их не нуждались в пище, отдыхе и сне.
К концу второго дня трое танцующих погибло от истощения.
Городские власти заволновались и стали отлавливать оставшихся плясунов. Людей хватали и отправляли в подвалы ближайших монастырей, сажая на хлеб, воду и очистительную молитву. Это помогало не всем.
Чёрные слухи и пересуды, как моровая язва, поползли по Конту.
Болтали о каре господней за грех чревоугодия и неумеренное почитание отверженного Бахуса, о грязных изысканиях проклятых алхимиков, о фрезийских
Накал страстей достиг своего апогея к вечеру среды. Толпы возбуждённых, озлобленных, горящих праведным гневом контийцев вышли на улицы города, сжимая в руках дубьё, сталь и факелы. Вооружённая протазанами стража благополучно поставила препоны у внутренней части дверей городских казарм и сделала вид, что всё идёт своим чередом.
Лишь на минуту выглянув из дверей школы де Либерти, Джулиано вскоре обнаружил себя идущим куда-то в сторону Тибра в сопровождении прочих учеников маэстро Фиоре и группы разгорячённых соседей по кварталу. Люди возбуждённо переговаривались, толкали друг друга локтями, харкали на мостовую густую слизь вперемешку с желчью колючих слов.
Толпа густела по мере приближения к цирку Флавия, росла, подобно океанскому валу, и многоголосо взрёвывала, как испорченный орган. Всё чаще над морем людских голов раздавались мушкетные хлопки, яростные выкрики и площадная брань. Поток черни бурлил и клокотал.
У тяжёлых ворот в джудитское гетто, казалось, собрался весь город. Чадили факелы и ружейные фитили. Разгорячённые мужчины бешено стучали всем, что попало под руку, в окованные бронзой створки.
За травертиновыми стенами квартала царила гробовая тишина.
Из боковой улочки кто-то принёс мраморную статую Арея. Отверженный бог войны быстро пошёл по рукам и вскоре оказался у самых ворот гетто. С дюжину молодчиков обхватили мускулистый торс божества и, раскачав статую, хлопнули её кучерявой головой о створки. Гулкий грохот мрамора о бронзу смешался с радостными воплями собравшихся.
Через пару ударов о ворота голова Арея, отколовшись от тела, упала на камни мостовой, отдавив во время приземления парочку ног. После этого разозлившиеся осаждающие удвоили старания, и подточенные временем деревянные засовы ворот быстро сдались на милость свирепствующих истиан.
Створки распахнулись, и беснующаяся толпа устремилась в открывшийся проход. Кто-то упал и был тут же затоптан насмерть напирающими сзади вооружёнными людьми.
Джулиано, не рвущийся в первые ряды, наблюдал за разворачивающейся трагедией со странным чувством злого любопытства и гадливости. Де Грассо никогда не носил камня за пазухой против кого-либо из джудитов. Он даже не знал ни одного из их жалкой, вечно унижаемой братии. Не знал он также, виновны ли сыны Инаевы в плясках святого Вита — как их уже окрестила всеобщая молва. Но бесследное исчезновение Суслика и ещё двух учеников маэстро Фиоре после праздника Молодого вина беспокоило Джулиано. Отец Бернар всё ещё не появлялся в школе фехтования де Либерти, а сам юноша так и не отважился посетить палаццо кардинала Франциска, опасаясь получить справедливый нагоняй от Лукки из-за молодого художника, с которым повздорил Джулиано. Все эти обстоятельства давили на горячую натуру Джулиано, побуждая к совершению опасных и необдуманных поступков.