Искра божья
Шрифт:
— Что это за место? — поинтересовался Джулиано, с любопытством вглядываясь в древнее строение.
— Храм богиням клоаки, — сообщил Суслик, приподнимая факел над головой.
— Писе и Каке? — с детской непосредственностью предположила Саррочка, отнимая лицо от плеча юноши.
— Нет, — Суслик хихикнул, — имена богинь, так же как их изваяния, покрыты толстым слоем, кхм… времени. Увы, никто их уже не помнит.
— Получается, мы знаем лишь прозвания восьми отверженных и малютки Гадэса — их жертвы? — уточнил Джулиано.
— Точно, — подтвердил Суслик.
—
— На стене собора тоже много чего понаписано, — проворчал барбьери, сплёвывая в медлительный поток скопившуюся на языке горечь. — Ты, к примеру, знаешь, кто такая Венера?
— Нет.
— И я тоже, — Суслик брезгливо сдвинул локтем бурые побеги неведомой флоры, свешивающиеся с потолка, перегораживая ему путь, — но сдаётся мне, что в большинстве красоток Сучьего Вымени есть что-то венерическое.
— Дядя, когда мы уже выйдем отсюда? — захныкала Саррочка, теребя Джулиано за потрёпанные тесёмки куртки.
— Скоро, малышка, — подбодрил девочку оглянувшийся Суслик, — я уже вижу свет в конце этой зад… тоннеля.
Суслик забросил догорающий факел в зловонный кисель, и Джулиано различил тусклый свет, пробивающийся из-за ближайшего поворота.
— Хвала тебе, господи! — почти хором воскликнули джудиты.
Глава 37. Алая змея
Дымные осенние сумерки тяжёлым плащом навалились на беспокойный город Конт. Бледная пелена тумана медленно поднималась над остывающими водами Тибра. Болезненный ноздреватый полумесяц скользил в окружении тусклых звёзд по небу цвета закопчённого сурика и кошенили[116]. Стаи потревоженных птиц с пронзительным граем метались над низкими черепичными крышами простых домов и величественными куполами соборов. На нескольких башнях тревожно перекликались бронзовые колокола.
К шести часам беспорядки выплеснулись за пределы джудитского гетто, но городская стража по-прежнему бездействовала, надёжно запершись за высокими стенами своих казарм. Насилие, убийства, грабежи и массовые потасовки перекинулись на другие районы столицы. По улицам сновали взбудораженные контийцы, вооружённые длинными ножами, мушкетами, а подчас и обычными палками. Богатые палаццо были наглухо закрыты изнутри и превращены в неприступные крепости. При любом подозрительном движении в подворотне они начинали огрызаться градом болтов и пуль, вылетающим из-за массивных дубовых ставней на окнах.
Беглые джудиты во главе с Сусликом, притаившиеся в ивняке у выхода из стоков большой клоаки, отчётливо слышали звуки этой крысиной возни. Шум выстрелов и крики боли далеко разносились над сонной лентой реки. В прохладном осеннем воздухе отчётливо пахло гарью и пороховым дымом.
— Что теперь? — спросил Джулиано, настороженно прислушиваясь к подозрительным всплескам на Тибре.
— Обождём пока здесь, а там видно будет, — предложил Суслик, старательно отскребая налипшее дерьмо с подошвы сапога острым осколком туфа, торчавшим из воды.
—
— Вот если бы перебраться на другой берег, — задумчиво пробормотал де Грассо, — можно было бы укрыться в одном из мавзолеев на кладбище Святого Августина.
— Мысль не дурна, — согласился барбьери, потирая треугольный подбородок, — только где взять лодку в такое время? Впрочем, есть у меня тут один знакомый рыбак, у которого я однажды извлёк здоровенный крючок из musculus gluteus maximus[117]. Если я застану его дома, у нас будет шанс пересечь Тибр.
Смысл сказанного ускользнул от Джулиано, но по кривой усмешке Суслика и загадочному выражению лица джудитского лекаря юноша догадался, что речь идёт о некой интимной части рыбацкого тела.
— Давай, только быстрее, — напутствовал де Грассо уходящего вверх по речному откосу барбьери, — хотелось бы ещё поужинать сегодня.
— У вас, юноша, весьма крепкий желудок, — джудитский лекарь задумчиво погладил себя по впалому животу. — Боюсь, что мне ещё долго не захочется принимать пищу.
Часы на колокольне собора Сан-Джованни дважды пробили четверть, прежде чем Джулиано вновь увидел Суслика. Сгорбившись чуть ли не вдвое, он грёб в сторону стока большой клоаки, сидя на дне утлого челнока и поминутно оглядываясь. Поравнявшись с вонючими арками тоннелей, Суслик громко свистнул, подзывая затаившихся джудитов.
— Что так долго? — поинтересовался Джулиано, подходя к лодке.
— Этот идиот оказался мертвецки пьян. Я так и не смог его добудиться, — Суслик криво улыбнулся, показав выпирающие передние зубы, — пришлось взять его корыто без спроса.
— А другие рыбаки не возражали?
— Не-е, артель решила устроить сегодня праздник. Они изловили какого-то джудита, торговавшего вином на Рыбной улице, и надрались, словно Бахус у Мидаса[118].
— Помилуй, создатель, Моисея бен Ноама, — вполголоса пробормотал Ицхак.
— Не переживайте, уважаемый Ицхак, торговец жив, — заверил джудита Суслик, — рыбаки ему только бока помяли и закрыли в лодочном сарае. Это он меня надоумил, где взять ключи от цепи ялика.
— Благословенна милость господа нашего, — лекарь молитвенно сложил руки на груди.
— Позже будете хвалу возносить. Темнеет. Лезьте скорее в лодку, — посоветовал Суслик.
Молчаливые джудиты быстро погрузились в узкое судёнышко, просевшее под их тяжестью почти до края чёрного борта. Джулиано оттолкнул челнок от илистого затона, и лодка с трудом, переваливаясь с боку на бок, точно корова, страдающая от вздутия, потянулась к противоположному берегу. Очень скоро посудина начала давать обильные течи по всему дну, и джудитам пришлось ладонями выгребать из неё воду. Дети с радостью приняли участие в этой весёлой игре, и лишь Саррочка жалась к матери, подлизывалась и канючила; словом, пускала в ход всевозможные невинные уловки, позволявшие маленькой девочке отлынивать от какой-нибудь неприятной, но необязательной работы.