Искра божья
Шрифт:
Лодка мягко ткнулась в заросший тростником и рогозом топкий берег. Джулиано спрыгнул в мутную воду и помог вытянуть судёнышко на сухое место. Прячась в густом ивняке, беглецы беспрепятственно ступили на территорию древнего кладбища.
Продравшись между старых платанов, раскидистых пиний и зарослей ежевики, компания достигла небольшого кирпичного мавзолея с полуразрушенным периптером[119]. Тонкие колонны с белыми завитками капителей опоясывали круглое здание с зарешёченными арочными окнами под сферическим куполом.
Джудиты робко вступили под сень древнего строения, где среди парных колонн внутренней кольцевой галереи стоял расколотый саркофаг розового мрамора. Свет из прорезанного окнами барабана падал тусклыми пятнами на грязный пол и осыпающуюся мозаику стен. У восточной аспиды лежала гора истлевших костяков. Желтоватые черепа таращились на вошедших пустыми глазницами. В мавзолее стоял лёгкий запах гниения и дыма. Кто-то совсем недавно разводил огонь в разорённом саркофаге.
— Мне страшно, пойдём отсюда, — захныкала девочка, вжимаясь в ноги матери.
— Не бойся, Саррочка, — успокоила её мать, — покойники не опасны. Они нам уже ничего не сделают.
Девочка недоверчиво покосилась на горы бурых костей, громоздившихся у стены. Её взгляд перехватили другие дети, тут же попрятавшиеся за спину матери.
— Папа, давай уйдём из этого места, — серьёзно попросил Моша, хватая отца за рукав.
— Ох, сынок, давай я дам тебе рамес, и мы тут останемся, — взмолился Ицхак.
— Ладно, — Моша широко улыбнулся, обнажив неровные прорехи на месте выпавших молочных зубов.
— Я тоже хочу рамес, — заныли младшие дети, и главе семейства пришлось раскошелиться ещё на пять медяков.
За окнами быстро темнело. С реки ползли лоскуты холодного тумана. Братья Ицхака наскоро собрали сухих веток и разожгли костёр внутри саркофага. Джулиано, Спермофилус и Ицхак нарубили тростника, чтобы сложить импровизированные постели для малышей.
— Мама, я хочу кушать, — напомнил большеглазый Йося, забравшись на колени к матери.
— И я, и я, — тут же подхватили остальные маленькие джудиты.
Юдифь достала из тощей заплечной котомки подсохший ржаной каравай и стала делить его между детьми.
— Мама, ты обещала нам халу, — напомнила Саррочка, проницательно глядя в лицо Юдифи.
— Позже, милая, — отмахнулась женщина.
— А я хочу сейчас! — девочка топнула худенькой ножкой об пол. — Мама, ты разве обманщица?
— Нет, родная, — Юдифь поджала тонкие губы. — Закрой глаза, возьми этот хлеб и представь, что это хала. Представила?
— Угу, — девочка доверчиво кивнула.
— А теперь ешь. Вкусно?
— Да, мамочка! — Саррочка от удивления открыла глаза и захлопала густыми светлыми ресницами. — Очень вкусно!
— Cibi condimentum est fames[120], — пробормотал Суслик.
— Неплохо бы и нам подумать о хлебе насущном, — добавил один из братьев джудитского лекаря.
— Попробую это устроить, — барбьери
— Лучше возьмите с собой меня, — предложил Ицхак.
— Это опасно, — возразил Спермофилус, — не стоит рисковать.
— Не опаснее, чем сидеть тут и ждать, пока ветер переменится, — задумчиво произнёс Ицхак. — Шурин мой проживает в Чеккано, в двух днях пути от Конта. Я сегодня же хочу раздобыть осла, чтобы с утра всем семейством отправиться к нему.
— Где же вы возьмёте осла в такое время? — удивился Суслик.
— У меня тоже есть кое-какие должники, — Ицхак разгладил ладонями усталое лицо. — Идёмте, сеньор Никколо, раз уж взялись мне помогать, то помогите и с этим.
Ицхак с Сусликом растворились в наплывающей ночи. Джулиано — по итогу непродолжительного спора оставленный с семейством джудита в качестве защиты от лихих людей — вышел на ступени мавзолея, чтобы проводить их. Он долго стоял там, привалившись спиной к крошащимся пилястрам у входа, и с улыбкой на лице слушал, как неуклюже ломятся сквозь густой подлесок и туман два городских жителя.
Когда звуки шагов окончательно растворились в молочной пелене, Джулиано опустился на покрытые опавшей листвой ступени усыпальницы и положил обнаженный меч на колени. Нагретый за день камень ещё хранил жар закатившегося за горизонт солнца, и юноша с удовольствием прижался боком к тонкой колонне периптера, впитывая тепло каждой клеточкой усталого тела.
Минуты медленно катились во тьму чёрными горошинами из высохших стручков мышиной радости. В зарослях ежевики попискивали и ухали сычи. Месяц в небесах наливался холодной сталью, кутаясь в рваные облачные полотнища. Туман густел, скапливаясь у подножья лестницы настоящим киселём, в котором тонули корни деревьев и основания соседних надгробий. Казалось, статуи, кресты и колонны парят в воздухе, мерно покачиваясь на белёсых волнах.
Джулиано слышал, как в каменном чреве мавзолея у костра тихо переговариваются спасённые джудиты. Потом Юдифь негромко запела колыбельную на незнакомом языке. Джулиано прикрыл глаза и вспомнил мать, вот так же певшую ему перед сном в далёком детстве. Ему даже показалось, что на миг он постиг значение чужих слов.
А-ла-я, лая-лая. Лая, а-лая.
А-ла-я, лая-лая. Зла-я, а-лая.
Зла-я а-лая зме-я, ала-ала-я.
Всех обнимет ала-я, зла-я ала-я.
Па-лая, па-лая, чёрна-я зем-ля.
А-лая, а-лая тянется шле-я.
Всех опутает стру-я, ала-ала-я.
Всех утянет за кра-я, пала-ала-я.