Искра божья
Шрифт:
Болтая о пустяках, компания не спеша двигалась вдоль мутного ручья, местами убранного под гранитные перекрытия и служившего стоком для нечистот в городскую клоаку. Грязный поток внутри каменного жёлоба, раздувшийся от вчерашнего дождя, нёс к Тибру палую листву и сломанные ветви деревьев. На одном из деревянных мостков, перекинутых через ручей, сидел знакомый Джулиано чернявый малец с широким лицом, обильно обсыпанным яркими конопушками. Он безутешно рыдал, старательно размазывая грязным кулаком длинные сопли по тощему подбородку.
— Слушай, Пьетро, а это не тот мальчишка, который приносил тебе кота
— Похож, — согласился де Брамини. — Эй, Адольфо, чего воешь?
Мальчик обиженно посмотрел на приближающегося Пьетро и всхлипнул:
— Мамаша сегодня котят утопила.
— М-да, — Джулиано сочувственно погладил парнишку по взъерошенным жёстким волосам, — бывает. Не стоит так убиваться.
— Она их без меня утопила! — в сердцах выкрикнул Адольфо.
— Ах ты злобный маленький ублюдок! — прорычал де Ори, пытаясь схватить сорванца за оттопыренное ухо.
Мальчишка ловко вывернулся, спрыгнул в канаву и быстро очутился по другую сторону жёлоба. Прежде чем окончательно скрыться за углом ближайшего дома, на прощанье он приспустил мешковатые штаны и звонко шлёпнул себя по правой ягодице.
— Я тебе все уши оборву! Год на задницу не сядешь! — проорал Ваноццо, кидаясь в погоню за мелким негодником.
Через пару кварталов неспешно идущие Джулиано и Пьетро поравнялись с запыхавшимся от скорого бега Ваноццо. Согнувшись пополам и уперев руки в мясистые ляжки, де Ори привалился афедроном к стене, тяжело дыша и отдуваясь. Вокруг него с озабоченным видом суетился Гастон, нагруженный тремя мешками хозяйского добра. Он поминутно всплёскивал руками, причитал по-бабьи и промокал лицо сеньора вышитым платком.
— Не догнал? — поинтересовался ехидно улыбающийся де Брамини.
— Не-е-а, — промычал силициец, утирая пот с высокого лба, — ушёл, подлец!
— Я знаю, где он живёт, — насмешливо сообщил Пьетро.
— Чего ж ты не остановил меня? — просипел пересохшим горлом Ваноццо.
— Согласно трактату маэстро Фиоре: «любая пробежка даёт фехтовальщику заряд бодрости и жизнелюбия», — процитировал де Брамини.
— А сам чего не зарядился? — кисло спросил де Ори.
— Мои пороховницы с утра забиты под завязку, — Пьетро подмигнул Джулиано, — ещё чуть-чуть и меня просто разорвёт на части.
К излюбленному кабачку студиозусов, расположенному на площади Цветов, наша компания прибыла в пятом часу дня, когда широкие столы только начали медленно заполняться измождёнными учениками Академии, духовных семинарий и фехтовальных школ столицы. Под усталыми взглядами мраморных кариатид, всякого повидавших на своём долгом веку, неофиты, истомлённые неподъёмным бременем познания, шумно рассаживались по тяжёлым лавкам. Истощённые многочасовым бдением над распухшими фолиантами, тела их жадно алкали запретного наслаждения: холодного пенного напитка по рецепту лучших жерменских пивоваров и горячих рёбрышек молодого барашка, который ещё сегодня утром весело блеял и пощипывал свежую травку на высокогорных арлийских лугах.
Ваноццо де Ори сразу заказал друзьям того и другого и, конечно, без хлеба. Заприметив приятелей, к компании присоединился живой и здоровый Суслик. Ваноццо сдавил его в медвежьих объятьях, а Пьетро радостно потряс руку
— Значит де Либерти всё-таки вышвырнул вас из школы? — спросил Суслик, потягивая густое тёмное пиво.
— Его — да, — Пьетро указал пальцем на Джулиано. — Мы — сами ушли. Надоело работать садовниками.
— Канареек разводить пойдёте?
— Как угадал?
— Маэстро Майнер хороший мастер, берёт недорого. Лучше и не придумаешь — учитывая твою вечную стеснённость в средствах.
— Да, ты прав, у нас не так много вариантов. Если Ваноццо ещё может рассчитывать на место у Лихтера или Дестраза, то у нас с Ультимо путь один: чирикать под музыку сеньора Готфрида.
— Ты мог бы остаться, — предложил де Ори, посасывая кровящий палец.
— Чего ради? — маленький фехтовальщик пожал узкими плечами. — Всё, что мог мне дать сеньор де Либерти, я уже получил. До смерти сына Майнер был неплох, очень неплох! Его ученики постоянно входили в тройку лучших. Уверен, мне есть чему у него поучиться.
— Non progredi est regredi[121], — задумчиво изрёк барбьери.
— А что там с джудитским гетто после погрома? — сменил тему Джулиано.
— Да как обычно, — отмахнулся Пьетро, вгрызаясь крепкими зубами в сочную поджаристую мякоть на кости, — пошумели и успокоились. Большинство джудитов успело разбежаться и попрятаться. Позже, когда высокие лбы из Академии указали на непричастность детей Инаевых к эпидемии хореи, они вылезли из своих нор и вернулись в насиженные места. С дюжину человек мы, конечно, убили, ещё полсотни ранили и покалечили. Иероним Санчес Дестраза лишился своего чемпиона. Ещё несколько контийцев прикончили друг дружку во время грабежей гетто. Сеньор Жиральдо Федериче в качестве извинения за случившееся понизил налоги для джудитской общины на ближайший год. Вот, собственно, и всё.
Голос Пьетро был бесстрастен, словно он, скучая, отвечал перед маэстро Фиоре зазубренный накануне урок о фехтовании на зубочистках.
— Да уж, — Суслик глотнул пива. — Homo homini lupus est[122].
— Думаешь, когда-нибудь будет по-другому? — спросил Пьетро.
— Я верю в людей, — Суслик улыбнулся, — и всегда даю им шанс доказать, что они лучше, чем хотят казаться… А потом вырезаю им печень к чертям собачьим!
— Кажется, наш истребитель бородавок сегодня не в духе, — заметил Ваноццо, облизывая кровь с пальца.
— Всё дело в том, дорогой де Ори, что ты делаешь в человеках дырки, а я их потом штопаю. И мне не нравится, когда дырки снова появляются в моих друзьях.
— Ты это мне угрожаешь, что ли, клистир недоделанный? — тяжёлая челюсть Ваноццо гранитным обелиском выдвинулась вперёд. — Да мы же из-за тебя джудитам мстить пошли, жизни своей не пожалели, а ты! Тоже мне др-р-руг.
Суслик обиженно засопел и отвернулся, скрестив длинные руки на груди.
— Успокойся, Спермофилус, — сказал Джулиано, моча густые усы в пивной пене. — Признаться, я сам в тот день хотел убить джудита Ицхака и убил бы, наверное, если бы не нашёл тебя в его подвале. И мне не стыдно за это желание, но я рад, что лекарь и его семья остались живы. Вот такие пироги с котятами, дорогой сеньор Никколо. А теперь ты можешь или простить нас, или катиться ко всем чертям!