Искра божья
Шрифт:
— Чертовщина какая-то, — пробормотал сеньор Готфрид.
— Угу, — согласился Паскуале, — к-к с-священнику обращались?
— Я пока ещё жив, — простонал Ваноццо.
— Боюсь, это ненадолго, — обрадовал его маэстро, почёсывая щетинистый подбородок.
— Я схожу за отцом Бернаром, — Джулиано решительно тряхнул чёрными кудрями.
Глава 42. Покаяние
Покрывая улицу за улицей широкими уверенными шагами, Джулиано быстро отмахал пару кварталов. Но горячая решимость, вспыхнувшая в нём при виде обескровленного лица Ваноццо, почти полностью улетучилась,
Несколько раз качнувшись с носка на пятку, он напустил на себя самое дерзкое выражение лица и с оттяжкой ударил по звонкой бронзе. Зарешёченное окошечко на двери тут же распахнулось, и знакомые блёклые глаза тощего монаха уставились прямо в лицо де Грассо.
— А-а-а, явились, — проворчал монах, впрочем, не спеша сдвигать тяжёлый стальной засов на двери, — его преосвященство вас уже заждались.
Чтобы ещё больше распалить свою решимость, Джулиано прикрикнул на монаха:
— Тогда отворяй, чего медлишь!
— Так нет их, — тощая рожа привратника вытянулась в неискреннюю сочувственную мину, — три четверти часа не прошло, как отбыли.
— Куда? — чуть сбавив тон, спросил де Грассо.
— Известное дело, куда — в собор Святого Петра.
— Зачем?
— О том мне его преосвященство не докладывали, — ехидно улыбаясь сообщил монах.
— А отец Бернар с ним?
— Про то одному богу ведомо, — возведя очи горе, сообщил привратник.
— Ты знаешь, где мне найти монаха? — снова закипая, спросил Джулиано.
— Думаю, к вечерне он возвратится, — с этими словами привратник с лязгом задвинул зарешёченное оконце.
Джулиано не желал ожидать до вечера. Его сильные ноги, натренированные регулярными утренними пробежками в садах Лукулла, уже через четверть часа вынесли юношу на другую сторону Тибра, в Папский город, где начинался вытянутый проспект, ведущий к едва намеченной овальной площади с величественными крыльями охватывающих её недостроенных колоннад. Вся широкая улица, упирающаяся в возводимый собор, была похожа на огромный растревоженный муравейник. Куда ни кинь глазом, всюду бурлила кипучая работа тысяч каменщиков, зодчих, мастеровых и землекопов. Старые дряхлые дворцы патрициев и античные храмы забытых богов — наследие минувших тысячелетий — безжалостно сокрушались и разбирались по камешку, чтобы лечь в фундаменты и стены новых домов и палаццо. Потрёпанные временем мраморные статуи безвестных авторов разбивались на крошащиеся куски, чтобы после обжига стать известью для строительных растворов. Никому не нужное прошлое в очередной раз нещадно разрушалось, чтобы дать жизнь росткам прекрасного светлого будущего.
Ловко перепрыгивая через глубокие ямы и шустро лавируя между рабочих с нагруженными туфом и кирпичами тачками, Джулиано миновал строящийся проспект. Поражённый величием открывающегося вида, он ненадолго замер у высокой игрипетской стелы из красного базальта, возвышающейся в центре овальной площади. Колоссальный фасад, забранный строительными
Под визг пил, стук молотков и ругань мастеровых Джулиано незаметно проскользнул внутрь собора через центральный вход. Со всех сторон его окружил красный, серый и белый мрамор. Тихие шаги юноши растворились в грандиозном пространстве церкви, слились с музыкой творения и созидания. Изваяния вдохновенных святых и умерших понтификов, навеки застывших в холодном камне, провожали его сострадательными мраморными очами. Позолоченные барельефы, лепнина, мозаика вызывали благоговейную дрожь перед величием промысла божьего и гением человеческой мысли.
Непроизвольно замирая на каждом шагу, Джулиано прошёлся вдоль центрального нефа, пока взгляд его не упал на скульптуру женщины, державшей на коленях ускользающего вниз мёртвого сына. Прекрасное юное лицо Мадонны с отрешённой немой скорбью взирало на безжизненное тело убитого бога. Жестом кормящей матери женщина поддерживала запрокинутую голову покойного. Вторая её рука, отведённая в сторону, словно задавала смотрящим немой вопрос: ЗА ЧТО? Гениальный скульптор с помощью этого простого движения и одной только экспрессии складок одежды сумел передать весь трагизм и боль каждой матери, когда-либо хоронившей своё дитя.
— Нравится? — знакомый голос вывел Джулиано из созерцательной задумчивости.
— Почему-то мне вспомнилась наша матушка, — де Грассо обернулся и встретился с насмешливыми глазами Лукки.
— Так напиши ей, обрадуй.
— Да, надо будет собраться как-нибудь, обязательно…
— Где тебя носило, Ультимо? — поинтересовался брат, отряхивая искалеченной рукой в тонкой перчатке строительную пыль с рукава дорогого серого камзола.
— Мне нужна помощь, — Джулиано сдвинул густые чёрные брови.
— Я уже понял. Идём, расскажешь по дороге, что ты опять наворотил.
Скорым шагом викарий устремился к капелле левого нефа, откуда доносилась чья-то яростная перебранка.
— Меня выгнал маэстро Фиоре.
— За что?
— Дьяболла его разберёт, — Джулиано пожал широкими плечами, — он велел передать тебе наилучшие пожелания.
— Так и сказал? — переспросил Лукка, хмурясь.
— Угу.
— Быстро же расходятся слухи по нашему городу. Ладно, что-нибудь придумаем.
— Да я уже придумал. Ушёл от него к Майнеру.
— Где возьмёшь деньги на обучение? — поинтересовался брат.
— У меня же ещё остались кое-какие безделушки из склепа. Те, что я дал тебе на хранение. Продам их и заплачу.
— К-хм, — Лукка на миг сбился с шага, но сделал вид, что просто запнулся о рассыпанные доски, — конечно. Надеюсь, обсидиановый нож ты ещё не прокутил?
— Пока нет, — Джулиано ухмыльнулся, похлопав ладонью по ножнам у пояса, — правда, я собирался его продать в ближайшее время.
— Погоди с продажей. У меня есть один человек, который очень заинтересован в этом ножике.