Искры гаснущих жил
Шрифт:
А еще мама плакала.
Позже он узнал, что не приходил в сознание неделю. А доктора, которыми наполнился дом на Стальном переулке, советовали оставить зряшнюю надежду.
Переломы. И пробитый череп.
Королевский военный госпиталь и лучший хирург.
Операция длившаяся несколько часов. Кейрен не умер, и это уже хорошо… шансы были невелики. А Кейрен никогда не отличался силой или выносливостью, но выжил.
Ждали.
Надеялись. Верили.
Все вернулись. Мама, отец и братья, они по очереди оставались рядом с Кейреном,
Но впервые злились не на Кейрена.
— Все будет хорошо, — пообещал Райдо, и Кейрен ему не поверил.
Будет ли?
Он не способен пошевелить пальцами, и говорит с трудом. Собственный язык стал тяжелым, неловким, а губы и вовсе будто мертвые. Каждый день Кейрен пытается произнести свое имя, но из горла вырывается то скулеж, то рычание. Но он пробует снова и снова.
Вместе с мамой.
Она почти поселилась в госпитале, а если бы не отец, то и поселилась бы. Мама приносит книги, и нарочито веселым бодрым голосом читает их. И заставляет Кейрена повторять слова.
Слоги.
День за днем. Раз за разом. Мама разминает стопы и ладони, давит, вынуждая шевелить пальцами, ведь хирург, тот самый, который спас Кейрену жизнь, утверждает, что восстановление возможно.
И маму сменяют братья.
Они вновь шутят, но осторожно, боясь задеть его неловким словом. Братья сажают в постели. Поднимают. Сгибают руки и ноги, заставляя тело вспоминать забытые движения.
Когда рана на голове заживает, и сломанные кости срастаются, Кейрена отпускают домой. К экипажу несет отец, и держит на руках. Он садится у окна, и Кейрен, опираясь затылком на отцовское плечо, смотрит на город.
Экипаж едет нарочно медленно и кружным путем.
А в комнате Кейрена его ждет замок. Вот только волшебство поблекло. Каменные стены? Подделка. И башни не способны защитить. А рыцарский доспех — всего-навсего посеребренная латунь.
— Но ты поднялся, — Таннис смотрит с жалостью.
— Спустя полгода я научился сидеть. Еще полгода — и смог ходить. Меня собирались исключить из школы, и отец был согласен. Он не хотел больше рисковать, но… я настоял, что смогу вернуться.
Еще год ушел, чтобы получить разрешение доктора.
И убедить отца.
Мать, которая теперь вздрагивала, стоило Кейрену немного простыть.
Новый класс, в котором Кейрен выделялся ростом. Он был старше своих одноклассников, но учеба давалась с трудом, сказывался удар по голове. И ему вновь мягко посоветовали отступить.
— Но я удержался, — Кейрен не чувствовал гордости, скорее он тогдашний у себя нынешнего вызывал удивление этим нечеловеческим упорством.
— А меня Войтех учил. У него сохранился букварь… и другие книги. А потом еще леди Евгения… — Таннис стащила одеяло и сунула меж прутьев. —
— И без клопов?
— Без, — без улыбки ответила Таннис. — Твой отец мог бы нанять учителей, чтоб ты не мучился.
— Мог, но… — одеяло было приятно теплым, и Кейрен завернулся в него. — Тогда я не смог бы служить. Есть негласное правило. На службу, не важно, армия, разведка или статские чины, но возьмут лишь того, кто закончил академию. Точнее, возьмут-то любого, но продвинуться не позволят.
— А тебе так служить хотелось?
Она подняла следующее. Одеял было шесть.
И принадлежали они ныне умершим людям.
— Не столько служить, сколько я понимал, что это — мой шанс быть… полезным для рода. И для себя самого. Я пятый сын. И да, со-родичи не бросили бы меня. И отец нашел бы дело, но… я не был бы самостоятелен, понимаешь? Всю жизнь под опекой… это сложно объяснить.
Таннис кивнула.
— Сидел бы на шее у родичей, а они бы тобой командовали.
— Что-то вроде.
Дело не в родичах, дело в том, что Кейрену казалось: если он сдастся, то те, из парка, победят.
Тепло от одеяла уняло дрожь. И камень в желудке начал потихоньку растворяться, да и вообще ситуация, в которую Кейрен угодил, перестала вызывать злость, скорее уж забавной показалась.
Охотничек.
И специалист по разговорам. На откровенность он вызвать попытался… теперь вот сам о себе говорит да такие вещи, о которых предпочел бы умолчать. Но свидетельница Кейрена слушает.
Это хорошо.
— Честно говоря, я надеялся, что Каменный лог все исправит. Когда живое железо пробуждается, то и раны переносятся легче. Мой брат на разрыв-цветке подорвался. Говорили, что на нем живого места не было, но ничего, выжил. Даже шрамов не осталось.
— И как, помогло?
Она ткнула крюком в угли, подняв облако сизого пепла.
— Ну… сложно сказать.
Каменный лог стал еще одной неудачей, но Кейрену ли привыкать?
— Ты же видела, какой я…
— Красивый, — подумав, сказала Таннис. — Синенький…
— Это лазурь.
Эпатажно, если верить матушке. Но более идиотский окрас и представить сложно.
— А пофигу, — примирительно заметила Таннис. — Синенький и блестишь.
Таннис отошла и вернулась с корзиной углей. Корзину, сплетенную из толстых ивовых прутьев, она поставила у ног, сама же присела на низкую резную лавочку.
— Разрешишь взглянуть? — Кейрен указал на лавочку. Где-то он видел подобную. Таннис, пожав плечами, встала и носком ботинка подтянула лавочку к прутьям.
Видел. Определенно.
Антиквариат.
Красное дерево. Резьба. И отсутствующие накладки из слоновой кости.
— Откуда она взялась здесь?
Лавочка успела зарасти грязью, ножки ее разбухли от сырости, а бархат, которым было обтянуто сиденье, превратился в сальную тряпку. В углу же виднелась грубая вырезанная наживо буква «Т».