Искусство стареть (сборник)

Губерман Игорь Миронович

Нечто круто с возрастом увяло,словно исчерпался некий ген:очень любопытства стало малои душа не просит перемен.

Пришли ко мне, покой нарушив,раздумий тягостные муки:а вдруг по смерти наши душина небе мрут от смертной скуки?

На пороге вечной ночикоротая вечер тёмный,что-то всё ещё бормочетбедный

разум неуёмный.

Сегодня исчез во мракеещё один, с кем не скучно,в отличие от собакия выл по нему беззвучно.

Я живу, незатейлив и кроток,никого и ни в чём не виня,а на свете всё больше красоток,и всё меньше на свете меня.

Ещё родить нехитрую идеюмогу после стакана или кружки,но мысли в голове уже редеют,как волос на макушке у старушки.

Со мной, хотя удаль иссякла,а розы по-прежнему свежи,ещё приключается всякое,хотя уже реже и реже.

И хотя уже виднамне речушка Лета,голова моя полнамусора и света.

Нам, конечно, уйти суждено,исчерпав этой жизни рутину,но закончив земное кино,мы меняем лишь зал и картину.

Люблю ненужные предметы,любуюсь медью их и глиной,руками трогаю приметытого, что жизнь случилась длинной.

Ещё свой путь земной не завершив,российской душегубкой проворонен,по внешности сохранен я и жив,но внутренне – уже потусторонен.

Иступился мой крючоки уже не точится;хоть и дряхлый старичок,а ебаться хочется.

Я не был накопительства примероми думаю без жалости теперь,что стал уже давно миллионеромпо счёту мной понесенных потерь.

Пока себя дотла не износил,на баб я с удовольствием гляжу;ещё настолько свеж и полон сил,что внуков я на свет произвожу.

Нет часа угрюмей, чем утренний:душа озирается шало,и хаосы – внешний и внутреннийкоростами трутся шершаво.

Я чую в организме сговор тайный,решивший отпустить на небо душу,ремонт поскольку нужен капитальный,а я и косметического трушу.

Мечтай,

печальный человек,целебней нет от жизни средства,и прошлогодний веет снегнад играми седого детства.

Дойдя до рубежа преображения,оставив дым последней сигареты,зеркального лишусь я отраженияи весь переселюсь в свои портреты.

О чём-то грустном все молчали,но я не вник и не спросил,уже чужие знать печалинет у меня душевных сил.

Конечно, всё на свете – суетапод вечным абажуром небосвода,но мера человека – пустотаокрестности после его ухода.

Уже давно мы не атлеты,и плоть полнеет оголтело,теперь некрупные предметылегко я прячу в складках тела.

Держусь ничуть не победительно,весьма беспафосно звучу,меня при встрече снисходительноублюдки треплют по плечу.

Пусть меня заботы рвут на части,пусть я окружён гавном и суками,всё же поразительное счастье —мучиться прижизненными муками.

Когда мы кого-то ругаеми что-то за что-то клянём,мы желчный пузырь напрягаем,и камни заводятся в нём.

Не по капризу Провидениямы на тоску осуждены,тоска у нас – от заблуждения,что мы для счастья рождены.

Я жизнь мою обозреваю,почти закончив путь земной,и сам себя подозреваю,что это было не со мной.

Ты, душа, если сердце не врёт,запросилась в родные края?Лишь бы только тебя наперёдне поехала крыша моя.

Моя прижизненная аураперед утечкой из пространствав неделю похорон и траурапронижет воздух духом пьянства.

Как судьба ни длись благополучно,есть у всех последняя забота;я бы умереть хотел беззвучно,близких беспокоить неохота.

Угрюмо ощутив, насколько тленны,друзья мои укрылись по берлогам;да будут их года благословенны,насколько это можно с нашим Богом.

Как раньше юная влюблённость,так на закате невзначайнас осеняет просветлённостьи благодарная печаль.