Искусство стареть (сборник)

Губерман Игорь Миронович

Замшелым душам стариковсозвучны внешне их старушки:у всех отпетых гавнюкових жёны – злобные гнилушки.

Я остро ощущаю временами(проверить я пока ещё не мог),что в жизни всё случившееся с нами —всего лишь только опыт и пролог.

Когда близка пора маразма,как говорил мудрец Эразм,любое бегство от соблазнаесть

больший грех, чем сам соблазн.

Я храню душевное спокойствие,ибо всё, что больно, то нормально,а любое наше удовольствие —либо вредно, либо аморально.

Вульгарен, груб и необуздан,я в рай никак не попаду,зато легко я буду узнанво дни амнистии в аду.

То ясно чувствуешь душой,то говорит об этом тело:век был достаточно большой,и всё слегка осточертело.

Так же будут кишеть муравьи,а планеты – нестись по орбитам;размышленья о смерти мои —только мысли о всём недопитом.

Готовлюсь к уходу туда,где быть надлежит человеку,и время плеснёт, как воданад камешком, канувшим в реку.

Остатком памяти сухим,уже на склоне и пределемы видим прошлое таким,каким прожить его хотели.

Лишь на смертном одре я посмею сказать,что печально во всём этом деле:если б наши старухи любили вязать,мы бы дольше в пивных посидели.

Старение – тяжкое бедствие,к закату умнеют мужчины,но пакостно мне это следствиеот пакостной этой причины.

Я думаю – украдкой и тайком,насколько легче жить на склоне лет,и спать как хорошо со стариком:и вроде бы он есть, и вроде нет.

Мы стали снисходительно терпетьизлишества чужого поведения:нет сил уже ни злиться, ни кипеть,и наша доброта – от оскудения.

Что стал я ветхий старичок,меня не гложет грусть,хотя наружно я сморчок,внутри – солёный груздь.

Финал кино: стоит кольцомдесяток близких над мужчиной,а я меж них лежу с лицом,чуть опечаленным кончиной.

Ещё едва-едва вошёл в кураж,пора уже отсюда убывать,а чувство – что несу большой багаж,который не успел распаковать.

Очень

я игривый был щенок,но дожив до старческих седин,менее всего я одинокименно в часы, когда один.

Купаю уши в мифах и парашах,никак и никому не возражая;ещё среди живых немало наших,но музыка вокруг – уже чужая.

Как только жить нам надоести Бог не против,Он ускоряет нам разъезддуши и плоти.

Старик не просто жить устал,но более того:ему воздвигли пьедестал —он ёбнулся с него.

Давно уж качусь я со склона,а глажу – наивней мальчишки —тугое и нежное лонолюбой подвернувшейся книжки.

Время – лучший лекарь, это верно,время при любой беде поможет,только исцеляет очень скверно:мы чуть позже гибнем от него же.

На время и Бога в обиде,я думаю часто под вечер,что те, кого хочется видеть,не здесь уже ждут нашей встречи.

Весьма, конечно, старость ощутима,но ценным я рецептом обеспечен:изношенной душе необходимаполивка алкоголем каждый вечер.

Вся интимная плеядаиспарилась из меня:нету соли, нету яда,нету скрытого огня.

Тёк безжалостно и быстродней и лет негромкий шорох;на хера мне Божья искра,если высыпался порох?

Забыв про старость и семью,согретый солнечным лучом,сажусь я в парке на скамьюи размышляю ни о чём.

На лицах у супружеской четы,нажившей и потомство, и добро,являются похожие черты —удачной совместимости тавро.

Между мной и днём грядущимв некий вечер ляжет тень,и, подобно всем живущим,я не выйду в этот день.

Хоть самому себе, но внятноуже пора сказать без фальши,что мне доныне непонятновсё непонятное мне раньше.

Всерьёз меня волнует лишь угроза —подумаю, мороз бежит по коже —что я из-за растущего склерозаначну давать советы молодёжи.