Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Булгаков поясняет, что все видения, словесные откровения и пророчества не относятся к земному миру, они происходят не на земле, но в мире духовном, они не относятся ни к пребыванию Христа среди учеников до крестной смерти, ни к его явлениям после воскресения и до вознесения. Тайнозритель приемлет их, находясь «в духе», под прямым его воздействием и вдохновением. Если земное пребывание Христа, как и его явление по воскресении, вдохновляет, сообщает благодать святого духа, то здесь, напротив, вдохновение являет, порождает явления. Будучи по содержанию своему созерцательным, имея характер видений, по существу Апокалипсис есть книга пророческих видений и откровений. Если по предмету своему она может быть названа пятым евангелием, она и отличается существенно от евангельского повествования о жизни Христа на земле как откровение о нем по удалении его из этого мира в «одесную Отца сидение». Поэтому все явления Христа в Апокалипсисе, хотя и относящиеся к его вочеловечению, не суть явления во плоти, но духовные, как мы бы ни понимали это духовное его созерцание [31] .
31
См.: Прот.
Вряд ли можно назвать Апокалипсис пятым евангелием — даже по христианским канонам, поскольку он не содержит сведений о земной жизни Христа и вообще резко выделяется среди всех книг Нового Завета. В Откровении отсутствует вся та часть его учения, которая сосредоточена в Нагорной проповеди, и апокалиптический Иисус предстает в совершенно ином облике, в котором очень трудно, а практически невозможно узнать мессию, который до этого, в своей мирской жизни, призывал к миру и любви.
В видениях Иоанну представляется множество опустошительных бедствий и грозных образов — не случайно многие из них, если не все, стали нарицательными и активно используются в христианской, да и во всей западной культуре, для обозначения катастроф и трагедий. При этом совершенно непонятно, почему обрушиваются беды на человеческий род. Так, Иоанн «видел и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!» (8:13). Действительно, как только они начали трубить, массовые несчастья не заставили себя ждать.
Булгаков, восторженный поклонник Откровения Иоанна, правда, объяснявший его отдельные положения более чем путано, говорил об этих людских казнях следующее: «Очевидно, тайнозритель сознательно говорит здесь языком религиозного синкретизма, которым он пользуется как средством описать почти невыразимое и неописуемое духовное видение бед и опустошений, постигающих незапечатленную часть человечества. Понимать это буквально или даже делать попытку давать истолкование отдельным чертам этих образов, как и их сочетанию, нам представляется невозможным, даже если и можно подыскать для них параллели религиозно-исторического и сравнительно-мифологического характера» [32] . Здесь Булгаков остается верен себе и богословию, не утруждаясь доказательствами и просто полагаясь на веру. «Пути Промысла для нас непостижимы и неисследимы, но надо верить в их абсолютную верность и безошибочность, — писал он в другой работе. — Лишь в исключительные моменты становится ощутительно зрима рука Промысла в личной и исторической жизни человечества». Булгаков верит в принципиальную возможность Апокалипсиса, вообще обетований и пророчеств. Апокалипсис раскрывает будущее, заложенное в настоящем, но он не ограничивается этим, ибо содержит и откровение о том, что Бог сотворит с миром промышлением своим и всемогуществом своим [33] .
32
См.: Там же. С. 71.
33
Булгаков С. Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1994. С. 183. Только откровению, считает С. Н. Булгаков, т. е. сверхъестественному ведению (в своем выражении естественно принимающему гносеологическую форму мифа), может быть доступна божественная сторона мирового процесса. Пророческие мифы — голос вечности, раздающийся во времени (с. 183–184).
Булгаков полагает, что еще не настало время правильно истолковывать апокалиптические видения и образы, это дело будущего, а поэтому призывает к благоговению и скромности. Общий смысл этих образов, по Булгакову, достаточно ясен: здесь говорится о действенном вмешательстве демонических сил в человеческую жизнь, которое промыслительно попускается, хотя и ограничивается промыслом божьим [34] . С этим, конечно, никак нельзя согласиться, поскольку людей убивают не какие-то демонические силы, а христианские боги. Создается впечатление, что они способны обеспечить свое царство только над мертвыми, на земле не обещая людям ничего.
34
См.: Прот. Сергий Булгаков. Апокалипсис Иоанна. С. 71.
Особые состояния психики (экстаза, опьянения, сна и др.) с древнейших времен привлекали к себе повышенное внимание. Такие состояния были совсем не понятны и уже по этой причине вызывали страх. Поскольку же они были из ряда вон выходящими, вполне логично было предположить, что вызываются потусторонними силами и что именно в их рамках происходит общение с подобными силами. Поэтому в древности была широко распространена вера в то, что боги являются человеку в сновидениях и объявляют ему свою волю. В Древней Греции и Риме люди искали во сне совета и утешения богов или обоготворенных людей.
Автор (авторы)
Но здесь же можно усмотреть и другую мысль: дух Иоанна не знает границ, духу подвластно видеть все. Он видит не глазами, а всем своим существом, точнее — своей духовной мистической сущностью. Это видение очень близко к тому, о котором говорят шаманы во время транса:
Все мое тело — сплошные глаза. Посмотрите на них! Не пугайтесь! Я смотрю на все стороны! [35]Видения Иоанна дают все основания говорить о том, что Откровение является самой мистической книгой Нового Завета. Конечно, Иоанн не единственный фанатически верующий, кому «в духе» приходит видение, как раз такие люди всегда были особо ценимы сообществом. Следующие выводы М. Элиаде о шаманах вполне относимы ко всем подобным персонажам. Он называет их «специалистами по священному», людьми, способными видеть духов, возноситься на небо и встречаться с богами, спускаться в ад и бороться с демонами, болезнями и смертями. Принципиальная роль шамана в защите психической целостности в обществе зиждется прежде всего на уверенности людей в том, что один из них сможет им помочь в критической ситуации, вызванной обитателями невидимого мира. Чрезвычайно утешительной и укрепляющей является убежденность, что один из членов общества может видеть то, что закрыто и невидимо для остальных, а также приносить непосредственные и точные сообщения из сверхъестественных миров [36] .
35
См.: Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза. Киев, 1998. С. 222.
36
См.: Там же. С. 377.
Я думаю, что эти утверждения Элиаде, хотя они и высказаны по другому поводу, в немалой степени помогают понять, почему Книга Откровения Иоанна, несмотря на серьезные колебания в ее оценке в первые века существования христианства, все-таки была признана каноническим произведением.
То, что экстатические видения могут носить болезненный характер, подтверждает, например, состояние здоровья пророка Даниила после очередных видений. Он «изнемог и болел несколько дней; потом встал и начал заниматься царскими делами» (Дан., 8:27).
Очень важно отметить, что видения Иоанна представляют собой существенный вклад в познание смерти, хотя об индивидуальной посмертной судьбе человека немало говорилось и в других библейских, в том числе новозаветных книгах. Наряду с ними Апокалипсис значительно, даже резко акцентирует на этом внимание. Многие элементы посмертной географии, как и отдельные темы христианской мифологии смерти, почерпнуты из Откровения, что, в частности, нашло отражение в большом числе религиозных живописных произведений. Благодаря всему этому неизвестный и страшный мир смерти приобретает некоторую определенность, более ясные формы и структуры, становится более видимым, соответствующие картины, следовательно, призваны снизить страх перед ней. Мир усопших в глазах верующих становится познаваемым, а сама смерть приобретает значимость перехода к новому способу бытия, несравненно лучшему, чем земной.
В Апокалипсисе довольно мало земного, ему отведены в основном вторая и третья главы, что неудивительно для священного текста, да еще такого, который призван дать откровение верующему уму. В этих двух главах Иоанн сначала называет себя, давая весьма краткие сведения о том, кто он и где он находится, в чем его миссия. После чего следуют обращения к семи церквам, на чем относительно реалистическая часть заканчивается, но она выглядит несколько чужеродным телом в этом в целом мистическом сочинении. Не очень, на первый взгляд, понятно, с какой целью отношения с церквами вообще описаны в книге, тем более что здесь в основном рассмотрены, так сказать, служебные вопросы. Между тем первые три главы отлично вписываются в общую эмоциональную тональность книги и ее содержание: я имею в виду многочисленные апокалиптические ужасы, глобальные катастрофы, расправы. Угрозы в адрес отдельных церквей плавно и логично перетекают в угрозы всему человечеству, словно предваряя их. По-существу, масштабные видения начинаются с четвертой главы и не прекращаются до конца.