Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Видения Иоанна чрезвычайно динамичны, сверхъестественные явления проносятся стремительно и в то же время мощно. О некоторых из них ему сообщает голос, но в большинстве случаев он видит их, причем катастрофы и разгромы иногда вызывают у него эмоциональный отклик, чаще всего завуалированный, но ни в коем случае не осуждение — только одобрение. Богослов воспринимает их — и все, этим его задача исчерпывается, не считая, конечно, того, что он обязан сообщить об этом читателю. Но почему видения, почему не избрана иная форма выявления информации и наблюдения за ней? Видения принадлежат к наиболее архаичным формам подачи сведений сверхъестественного характера, имеющих витальное значение, древний человек и религиозное сознание особенно верили именно видениям как наиболее надежному каналу связи с потусторонним миром. С ним ведь нельзя общаться «просто так», а только «в духе», т. е. в весьма специфическом состоянии психики.
В некоторых архаичных системах верили, что череп мертвого может пророчествовать, или что человек, заснувший на его могиле, видит вещие сны.
37
См.: Клемен К. Жизнь мертвых в религиях человечества. М., 2002. С. 123–124.
Иудаизм и христианство часто прибегают к видениям, чтобы сообщить особо важную информацию. В Новом Завете одно из самых известных — видение Савла по дороге в Дамаск, когда он услышал голос: «Савл, Савл, что ты гонишь меня?» (Деян., 9:4).
Видения посещали Э. Сведенборга, когда он был «духом отрешен от тела» и мог «уноситься духом в иные пределы», что два или три раза было показано ему живым примером. «Приведу один пример: прохаживаясь в беседе с духами по городским улицам и по полям, нисколько не блуждая и считая себя в полной памяти и в обычном состоянии, я между тем был в видении и видел леса, реки, здания, палаты, людей и прочее. После нескольких часов такой прогулки я внезапно впадал в свое телесное зрение, сознавал, что я уже не там, где был. Таким образом, я в крайнем удивлении сознавал, что я был в том состоянии, про которое испытавшие его говорили, что были в духе или уносились духом в иные пределы (см. Деян., 8:39). В этом состоянии нисколько не думаешь о пути, по которому идешь, хотя бы прошел много миль, не думаешь о времени, хотя бы прошли целые часы и даже дни, и не знаешь усталости: человек проводится неведомыми ему дорогами и безошибочно до определенного места… Беседовать с духами как равными мне, и притом наяву, при полной бодрости тела, дано мне постоянно в течение многих лет и поныне» [38] .
38
Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде. Трактат. СПб., 2000. С. 322.
Видения посещали бесчисленное множество святых, блаженных, юродивых и т. д., причем есть все основания думать, что у них в значительном числе случаев имели место бред и галлюцинации. Последние могли быть следствием психической болезни или кратковременного расстройства психического здоровья, в частности, вызванного употреблением наркотических веществ, что привычно для некоторых духовных практик. Бред, как известно, в корне отличается от заблуждений и неверных суждений и убеждений психически здоровых людей, всегда искаженно отражая действительность, а бредовым идеям, особенно мистического характера, присущи ошибочные основания (паралогика, например). Названные идеи могут быть связаны и с интеллектуальным снижением. Анализ религиозных видений показывает, что среди них преобладают слуховые, зрительные или комплексные, они могут вызвать чувства экстаза, нередко отличаются яркостью и образностью, воздействуя на эмоциональную сферу личности, убеждая ее в реальности происходящего и формируя свой виртуальный мир [39] .
39
М. Элиаде считает, что психические болезни почти всегда имеют связь с призванием знахаря. Человек религиозный, как и больной, переносится на витальный уровень, открывающий ему фундаментальные предпосылки человеческого существования, т. е. одиночество, недолговечность, враждебность окружающего мира. Часто, когда призвание шамана или знахаря проявляется через болезнь или эпилептический припадок, посвящение кандидата равносильно его исцелению. Эскимосский или индонезийский шаман обязан своей силой и престижем не своей приверженности эпилептическим припадкам, а тому, что он может эту эпилепсию обуздать. Внешне очень легко заметить большое сходство между феноменологией истерии и трансом сибирского шамана, однако принципиальным фактом остается способность шамана произвольно вызывать свой «эпилептоидальный транс» (см.: Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза. Киев, 1998. С. 31–32).
Между тем совсем не исключено, что многие религиозные идеи, образы и представления появились в результате вполне здравой мыслительной деятельности, но затем для убедительности были облачены в форму видений.
Изложение апокалиптического материала в виде видений в немалой степени определялось и тем, что «литературные вкусы иудеев настолько сроднились
40
Смирнов А. В. Обзор памятников иудейской миссиологии // Книга Еноха. Тайны Земли и Неба. М., 2003. С. 392.
Страшные события Апокалипсиса, с участием ангелов или без них, происходят в некоем таинственном мире, представшем перед автором (авторами) Откровения в его видениях. После первых трех глав, повествующих о достаточно обыденных вещах, в книге все время нарастает напряжение, чудовищные видения сменяют друг друга, как бы соревнуясь между собой в том, чтобы быть как можно страшнее. Даже вполне в целом мажорный финал (глава 22) не смог обойтись без угроз лишения жизни и тяжких болезней. Совершенно очевиден смысл книги: охранение христианства и закрепление его наступающей динамики, предупреждение влияния других религий, представление конца мира и неминуемого торжества церкви, показ загробного существования. Вместе с тем трудно отделаться от ощущения, что апокалиптическое повествование представляет собой путь в глубины человеческой психики, и этот путь самый сложный и опасный, с его разрушительными страстями и влечениями, реализация которых никак не урегулирована нормами цивилизации. Более того, эти влечения и способы их претворения в жизнь представляют собой отрицание цивилизации. Если христианство в своей доапокалиптической части представляет собой несомненный шаг вперед в нравственном и духовном развитии, то последняя новозаветная книга возвращает нас почти в доисторическое прошлое.
Названные страсти и влечения укрыты от дневного света из-за их, в первую очередь, нравственной неприемлемости, и они есть то, чего человек особенно страшится, в том числе и тогда, когда они приходят к нему в виде галлюцинаций. Кстати, в пользу моего предположения о том, что Апокалипсис есть путь в глубины себя, может говорить и то, что видения в нем занимают центральное место, создавая особый виртуальный мир. Таким образом, не лишено оснований предположение, что Откровение представляет собой серьезное психологическое исследование, хотя те, которые его писали, и не ставили перед собой подобной осмысленной задачи.
Косвенным доказательством того, что Откровение можно воспринимать также и как путешествие вглубь себя, служит такая отличительная черта этой книги, как отсутствие в ней фигуры человека, если, конечно, не считать самого рассказчика — апостола Иоанна. Людей — не просто безымянной массы, а наделенных именами и индивидуальностью, хотя бы какой-то, больше всего в евангелиях, значительно меньше в деяниях апостолов, соборных посланиях и посланиях апостола Павла. В Апокалипсисе они исчезают вообще, уступая место богам, ангелам, зверям, дьяволам и другим потусторонним персонажам. Апокалиптический Иоанн Богослов скорее должен быть причислен к ним, чем к обычным людям. Поэтому можно сказать, что Откровение завершает процесс мистифицирования новозаветных священных текстов. Затем, разумеется, он был продолжен в трудах отцов церкви и в других бесчисленных богословских работах. Итак, человека в Апокалипсисе нет, точнее — нет конкретного лица, но есть глобальный человек как все человечество, до предела насыщенный его самого пугающими монстрами и деструктивными влечениями.
Другим доказательством того, что Откровение можно представить как путешествие к себе, является то, что чудовища и ужасы этой книги наступают не единовременно, не сразу, а постепенно, точнее — поэтапно: так бывает, когда внимание путешественника раз за разом приковывают к себе особо значимые и(или) невиданные им ранее зрелища, действия, пейзажи, здания, люди и т. д. Тогда он поневоле останавливается, старается понять и прочувствовать то, что предстало перед ним, затем двигается дальше. Апокалиптический странник поступает аналогичным образом: вначале нечто новое и ужасное неизменно наступало после снятия каждой из семи печатей, снятие последней вызвало семь ангелов с семью трубами. Первый трубный глас, как и любой последующий, открывает перед читателем новые страницы страданий и разгромов.
Думается, что Апокалипсис не сочинялся как психологическое исследование себя путем продвижения в глубины «Я», в которых были обнаружены не только монстры и чудовища, но и то, что можно назвать радостями жизни. О последних немало сказано в заключительных главах этой библейской книги. Путь к себе прокладывается бессознательно наряду с изложением и описанием сугубо религиозных, мистических образов, персонажей, явлений, символов и др. Обсуждаемую здесь мысль можно выразить и так: это изложение и описание очень похоже на анализ внутреннего мира человека, который по большей части не открывается его сознанию.