Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Р. Нибур писал, что этика Иисуса есть совершенный плод пророческой религии. Ее идеал любви также соотносим с фактами и потребностями человеческого существования, как Бог пророческой веры соотносим с миром. Она основана на всем богатстве нравственного опыта и соответствует ему. Она имманентна жизни, как Бог имманентен мирозданию. В своих высших проявлениях она превосходит человеческие возможности, как и Бог превосходит мир. Люди призываются «любить своих врагов», прощать не до семи, но «до седмижды семидесяти раз», не противиться злу, подставлять другую щеку, благословлять проклинающих нас и благотворить ненавидящих нас. Сопротивление и недовольство во всех этих призывах запрещается.
Абсолютизм любви в этике выражается в форме универсальности, противопоставленной всем более узким формам человеческой приязни, а также в виде особой моральной взыскательности, направляющей свою жесткую критику даже против самых неизбежных и слабых способов самоутверждения. Нибур справедливо считал, что нигде еще этика Иисуса не оказывается в более строгом противоречии с побуждениями и нуждами простых людей, чем в обыденной жизни [46] .
46
См.: Нибур Р. Опыт интерпретации христианской этики // Христос и культура. Избранные труды Ричарда Нибура и Райн-хольда Нибура. М., 1996. С. 396–398.
Однако взгляды и поведение самого реформатора — Христа — претерпели, согласно Апокалипсису, весьма существенные изменения.
В Апокалипсисе Христос предстает в совершенно новом обличии, более того, создается впечатление, что перед нами просто иной персонаж, причем отнюдь не воплощение любви. Об отдельных агрессивных прорывах с его стороны говорилось еще в Евангелии, а книга «Откровение Святого Иоанна Богослова» свидетельствует об этом более чем красноречиво. Правда, может создаваться впечатление, что Христос здесь действует в неком сложном и странном сплаве с Богом-отцом, но на самом деле в книге фигурирует собственно Христос, о чем говорят такие слова: «Я есмь Первый и Последний. И живой; и был мертв…» (1:17, 18). Понятно, что «живой», и особенно «был мертв», никак не применимо к Творцу, извечному и бессмертному. Самозабвенный проповедник любви к ближнему, Христос грозит Эфесской церкви сдвинуть «светильник твой с места его» и заявляет, что ненавидит николаитов (2:5, 6). Пергамской церкви напоминает, что имеет острый с обеих сторон меч, которым может сразиться (2:12), а в послании Фиатирской церкви лжепророчице Иезавели грозит смертью ее детей (2:20, 23), что очень странно со стороны того, кто сам избежал Вифлеемского истребления младенцев и всегда проповедовал любовь и прощение, даже врагам. Еще более удивительно утверждение Христа, что кого он любит, того обличает и наказывает (3:19), удивительно из-за того, что от него ожидается прямо противоположное.
В апокрифическом Евангелии Младенчества содержится глава, резко отличающаяся от остальных: «В другой раз, когда Господь Иисус входил вечером в лес с Иосифом, вот, ребенок бежал навстречу Ему и сильно толкнул Его, и почти опрокинул Господа Иисуса, и Он сказал этому ребенку: «Так же, как ты Меня толкнул, упади и не вставай». И тотчас ребенок упал на землю и умер». Убийство ребенка, даже если он «сильно толкнул Его», в комментариях и оценках не нуждается.
На протяжении всей книги «Откровение Святого Иоанна Богослова» Христос (иногда вместе с Яхве) выступает в качестве гневного, ничем не сдерживаемого, крайне жестокого разрушителя. К. Г. Юнг имел все основания говорить, что «отсюда развивается та ужасающая картина, которая находится в вопиющем противоречии со всеми представлениями о христианском смирении, негневливости, любви к ближнему и к недругам, о любящем Отце небесном и спасающем людей Сыне и Избавителе. Настоящая оргия ненависти, гнева, мести и слепого буйства, ненасытно порождающая фантастические кошмары, разразившись, затопляет кровью и огнем миф, который, выходит, и спасать-то стоило только ради изначального статуса невиновности и любовной общности с Богом» [47] .
47
Юнг К. Г. Ответ Иову. М., 1995. С. 197.
Откровение Иоанна Богослова знаменует крах идеального и прекрасного учения о всепрощении и любви, учения, имеющего, тем не менее, всемирно-историческое значение для человеческой нравственности. Если бы коммунисты во главе с Марксом и Лениным, нацисты во главе с Гитлером при всей их понятной ненависти к христианству тщательно проштудировали Новый завет и особенно Откровение, сумели должным образом оценить эту последнюю книгу в сопоставлении с предыдущими, проанализировать весь путь, пройденный затем человечеством, то они, вероятно, не стали бы в очередной раз экспериментировать с коренной перестройкой человека. Это не удалось Христу, это не удалось и им, это невозможно в принципе никогда и не под силу никому. В этом, не сомневаюсь, заложено величие и неисчерпаемость личности. Но нет никакой гарантии, что не найдется новый исправитель людской природы, которого тоже ожидает неминуемый провал.
Вечное возвращение к идее коренного улучшения человека означает не столько наличие определенной перспективы, сколько неудовлетворенность тем, что он из себя представляет. Мы теперь уже можем с большой долей уверенности прогнозировать результаты предпринимаемых усилий. Такое облегчающее, хотя и трагическое, обстоятельство дает нам возможность заранее вынести осуждающий приговор всем усилиям, основанным на агрессии. Но все-таки и такая идея возвышается над человечеством подобно монолиту, иногда грозя раздавить его. Поэтому ничего наперед не прощено
Видения, действа и образы Откровения есть продукт патологической и фанатически заряженной психики его автора, когда прорываются из бессознательного все таящиеся в нем грозные брутальные силы [48] . Ужасы нагромождаются друг на друга, болезненная кровавая фантазия не знает границ, и все подчиняется только извращенной логике устрашения и разрушения. Создается впечатление, что христианство долго сдерживалось на протяжении всего Нового Завета до Откровения, но так и не смогло это сделать, прорвавшись все-таки фантасмагорией агрессии. Конечно, нет сомнений, что христианство в лице Иисуса действительно принесло принципиально иное восприятие мира и человека, но где-то в глубине, под спудом великого учения глухо клокотала ненависть. В этом смысле Откровение представляет собой свидетельство невозможности переделать человеческую природу. Скорее всего оно есть взрыв бессознательного, и в нем можно обнаружить все, что отвергается официальным христианством, т. е. сознанием. Апокалиптические видения подымаются с того дна, которое принадлежит коллективному бессознательному, и отдельные образы Откровения суть архетипы. Следовательно, эта книга охватывает общие для человечества проблемы. На этом же дне обитают и самые брутальные силы души, которые выступают в виде страшных монстров и приводят в ужас владельцев этих душ, на время убаюканных Христом.
48
Разумеется, богословие совершенно иначе комментирует расправы богов с людьми. В качестве примера приведу Толкование Апокалипсиса святым Андреем Кесарийским того эпизода в книге, когда третий ангел вострубил и упала с неба большая звезда: «Горечь, обозначаемая полынью, как утверждают некоторые, означает скорбь, поражающую грешников, мучимых в геенне; по обширности своей она правдоподобно и правильно названа водами. Но мы думаем, что этим указывается и на скорби последних дней. Звезда или означает, что все это идет с неба, или указывает на диавола, как о нем говорит пророк Исаия: как упал ты с неба, денница, сын зари!» (Ис., 14:12). Так как диавол, напоя людей чрез удовольствия горьким развращением, по попущению Божию наводит и скорби, хотя не на всех, но по долготерпению Божию на третью часть, для того, чтобы неверие в загробное воздаяние не привело нетерпеливых к душевной смерти. На оставшихся же в живых пред кончиной сбудется все горькое, видимое наступление чего Господь раскрыл для нашего вразумления. И если мы не хотим быть осужденными Им, то должны сами осудить себя, ибо, по словам божественного апостола, ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы (1 Кор. 11:31). И, как осужденные, мы должны быть наказаны Господом и принять с благодарностию наводимые на нас скорби, подобно тому как мы видим, что рассудительные больные с терпением переносят прижигания и операции, надеясь на выздоровление. Поэтому и мы, являясь душевно здоровыми и не давая из своей среды пищи геенне огненной, да не осудимся с миром, но воцаримся на веки со Христом, Ему же подобает всякая слава, честь и поклонение, величие и великолепие, с Безначальным Отцом и Всесвятым Духом ныне и присно, и в нескончаемые веки веков. Аминь».
Но, как и всегда, здесь нет и не может быть резкой границы между сознанием и бессознательным, их постоянное взаимодействие предполагает по временам высочайшее напряжение. Оно имеет место и тогда, когда вырываются вытесненные страсти, — собственно сами видения, действа и голоса на Патмосе есть не что иное, как вырвавшиеся страсти. Иоанн, который ранее так убедительно доказал, что познать Бога и уверовать в него можно только в любви, а любовь в том, «что не мы возлюбили Бога, а Он возлюбил нас…» (1 Ин., 4:10), теперь столь же красноречив, как и неистов, утверждая, что познание всевышнего вполне реализуемо в буйном потоке его гнева и ярости.
Сама фигура Христа, если иметь в виду весь Новый Завет, включая Откровение, есть модель цельного человека, способного не только на безграничную любовь и милосердие, но и на стойкость, решительность, даже жестокость, беспощадное сокрушение врагов, на непредсказуемое и противоречивое поведение. В немалой степени этим объясняется ошеломляющий успех христианства в античном мире.
Цельность Апокалипсиса несомненна, хотя противоречий в нем предостаточно: чего стоит, например, гнев буйного агнца, что также позволяет говорить о том, что автор (авторы) пытался объединить в единое и неделимое целое несовместимые кротость и жестокую агрессию. Но образ агнца выступает и в качестве прототипа Христа. Более того, агнец и есть Христос, что еще сильнее запутывает ситуацию.
Откровение Иоанна Богослова условно можно разделить на три части: вступительную, состоящую из первых пяти глав и включающую в себя предварительные пояснения, наставления главам семи церквей, видения Яхве и Христа. В соотношении со следующими за ними главами они не столь агрессивны, основную, состоящую из четырнадцати глав (с 6 по 19) и повествующую о всех мыслимых казнях и катастрофах, которые обрушатся на человечество; заключительную, состоящую из последних трех глав и рассказывающую о всеобщем воскресении, Страшном суде, открытии нового Иерусалима, необходимости соблюдения божьих заповедей и об ожидании второго пришествия мессии. Если попытаться найти аналоги апокалиптическим текстам в других книгах Библии, в том числе ветхозаветных, то окажется, что наибольшее число параллелей имеют первая и третья части Откровения, наименьшее — основная часть. Иными словами, намного больше аналогов имеют тексты «нестрашных» восьми глав первой и третьей частей, намного меньше — четырнадцать глав основной части этой книги.