Исследование Апокалипсиса
Шрифт:
Среди персонажей Откровения есть и ангелы. Они играют очень активную, а во многих случаях и деструктивную роль. Так, Иоанн видел четырех ангелов, стоящих на четырех углах земли, которым дано вредить земле и морю (7:2).
Трубные гласы шести из семи ангелов (8, 9) неизбежно вызывали катастрофы в природе и гибель людей. В этой констатации христианством жестокости ангелов нет ничего неожиданного, коль скоро, согласно Откровению, были жестоки бог-отец и бог-сын, да и ангелы действовали по их повелению. Между тем на опасное поведение ангелов указывается и в иудаизме, причем, в отличие от Апокалипсиса, иудаизм дает ангелам и отрицательную оценку. Так, в апокрифической «Книге юбилеев» рассказывается о том, что «Ангелы Господни» взяли себе в жены дочерей людей, вследствие чего «неправда усилилась на земле, и всякая плоть извратила свой путь», поэтому Бог решил истребить ангелов и их детей («поразить их мечем и умертвить их под небом») [85] .
85
См.:
Божества в Апокалипсисе представляют как реальные, даже материальные существа. Пожалуй, только в этой книге внешности Яхве и Христа уделено столько внимания. Это несет важную эмоциональную нагрузку и призвано убедить не только в реальности божественных персонажей, но и в наличии у них определенных качеств. Ведь не только древнему человеку, но и вполне современному достаточно трудно представить себе чисто духовное существо. Поэтому во многих религиях боги, которые изначально не имели в себе ничего материального, все же мыслились как наделенные телом. Так же в некоторых духовных культурах обстоит дело и с умершими.
Во многих древних верованиях в мире мертвых есть некий источник, выполняющий различные функции. Так, для обитателей островов Фиджи этот источник служил для того, чтобы мертвый забыл о том, что он потерял, и чтобы друзья забыли о том, что они его лишились. Одним словом, это очень грустное верование, призванное полностью вычеркнуть умершего из жизни. Греки, как известно, тоже говорили о забвении, если иметь в виду реку Лету. У других народов источник в загробной жизни служит мертвым для услаждения и наслаждения. И Откровение Иоанна упоминает этот источник, точнее источники (7:17), называя их живыми. Последнее означает, что пребывание перед престолом Бога есть продолжение жизни или нечто, что может вдохнуть жизнь, к тому же он отрет «всякую слезу с очей их». К тому же в будущем царстве бесконечного блаженства есть еще чистая река воды жизни, светлая, как кристалл, исходящая от престола Бога и агнца. Но, конечно, никакая вода не может подарить истинное блаженство, а только непосредственная близость к агнцу.
Апокалипсис и его видения (кроме первых трех глав), справедливо считает автор введения к толкованию Откровения Иоанна, есть в собственном смысле эсхатология — изображение последней судьбы мира и церкви, тех событий, которые предварят или подготовят их кончину. Поэтому ключ к пониманию Апокалипсиса богослов должен искать, с одной стороны, в пророческих писаниях Ветхого Завета, где рисуются некоторые образы грядущей судьбы ветхозаветной и новозаветной церкви (прор. Даниил, Иезекиил, Иоиль), а с другой — и это особенно — в эсхатологической речи спасителя (МФ., XXIV). То, что предсказал спаситель как имеющее быть при конце мира, должно служить руководством к пониманию Апокалипсиса. И все эсхатологическое в посланиях апостолов Павла, Петра, Иуды также необходимо принимать во внимание при толковании Апокалипсиса [86] .
86
См.: Толковая Библия, или Комментарий на все книги св. писания Ветхого и Нового Завета. СПб., 1911–1913. С. 510–511.
Апокалипсис содержит ответ на вопрос о загробной жизни неправедных людей. По поводу их участи богословами написаны сотни тысяч страниц. Между тем само Откровение на сей счет содержит совершенно ясный и недвусмысленный ответ: «Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне — псы и чародеи, и любодеи, и убийцы, и идолослужители, и всякий любящий и делающий неправду» (Откр., 22:14,15). Здесь христианский принцип прощения и милосердия полностью отринут, зато восторжествовало присущее древним и даже первобытным народам представление, что посмертная жизнь «проклятых» должна быть прямо противоположна жизни праведных. Таким представляли загробное существование грешников, например, в буддизме и зороастризме; древние египтяне верили, что нечестивых пожирает чудовище, которое в сценах суда над мертвыми изображалось рядом с весами и имело голову крокодила, зад бегемота и туловище льва. Первая книга Еноха сулит некоторым нечестивым полное уничтожение, чаще же они предаются вечной пытке огнем. В исламском аде грешников будет мучить огонь, который семикратно превосходит по силе земной, и в целом наказание для них будет вечным; лишь некоторые, кто помимо злых совершали еще и добрые дела, через продолжительное время будут освобождены из ада. По-видимому, эти положения заимствованы из парсизма и христианства.
Евангелия тоже говорит о вечном огне для грешников. В апокрифическом Апокалипсисе Петра содержится подробное изображение адских мук для них.
Очень важная
Эта вера — несомненный продукт человеческого инстинкта самосохранения и выживания, в личности запрограммирована надежда на воскресение и спасение от полного мрака. Такая надежда никогда не покидает людей, даже если рассудок решительно отбрасывает эту явно безумную идею, не находящую абсолютно никакого эмпирического подтверждения.
В тесной связи с вопросами Конца света и воскресения стоит проблема спасения. Христианство видит спасение в том, что после смерти душа уходит в христово царство и там находит вечное упокоение, но этому должна предшествовать более или менее праведная жизнь. О. Хаксли ставит такой вопрос: спасение, но от чего? Уход — но из какой конкретной ситуации, и в какую иную? Человечество, отмечает он, неоднократно отвечало на эти вопросы, но поскольку люди отличаются друг от друга по темпераменту, живут в разных общественных условиях и не могут выйти за рамки конкретного образа мышления и чувств, то ответы получались различные и взаимоисключающие.
Простейшая форма материалистического подхода к спасению — это просто-напросто жажда жизни, выражающаяся в осознанном желании выбраться из обстоятельств, опасных для жизни. На практике, пишет Хаксли, эффективная реализация этого желания зависит от двух вещей: использование разума для решения конкретных экономических и политических проблем и создание и поддержание атмосферы доброй воли, в которой разум сможет работать наиболее эффективно. Но люди жаждут соотнести свои деяния, мысли и чувства с общими принципами и философией космического масштаба. Поэтому их философия принимает форму псевдорелигии, системы организованного идолопоклонничества. Таким образом, простое желание не умереть с голоду превращается в пророчествующий утопизм; желание спастись от угнетения и эксплуатации объясняется и направляется верой в апокалипсис революции, в сочетании с поклонением Молоху нации как высшему добру. Во всех этих случаях спасение рассматривается как уход с помощью политических и экономических средств от страданий и зла, связанных с плохими материальными условиями, к иному набору будущих материальных средств, которые сделают всех абсолютно счастливыми, мудрыми и достойными людьми.
Хаксли здесь имеет в виду коммунистическое учение, но рассматривает также и религиозные представления о спасении, которые понимают спасение как уход от глупости, зла и страданий в счастье, добро и мудрость. Политические и экономические меры считаются всего лишь дополнением к обретению индивидуальной святости, добродетели и веры в некий божественный принцип или некую божественную личность, обладающую способностью так или иначе, но прощать и освящать индивидуальную душу. Более того, считается, что желанная цель находится не в каком-то утопическом будущем, которое, скажем, в двадцать втором веке или даже раньше, если наши любимые политики останутся у власти и издадут правильные законы, а на «небесах» [87] .
87
См.: Хаксли О. Вечная философия. М., 1997. С. 219–220.
Не думаю, что все религии считают политические и экономические меры дополнением к обретению человеком святости, добродетели и веры. Напротив, многие из них отрицают какую-либо значимость таких мер, православие, например, вообще выступает за бедность и страдание как путь к святости и добродетели. Но повторю вопрос, поставленный Хаксли: от чего спасение? Думается, что ответ на него совсем не простой, даже если оставить в стороне разное понимание спасения разными религиями. Если же исходить из того, что спасение состоит в том, что личность правильной жизнью добивается бессмертия души и ее вечного воцарения в небесном христовом Иерусалиме, то этот ответ неизбежно порождает новый вопрос: а ради чего, для чего это нужно? Ответ может быть только такой: чтобы знать, точнее — верить, что смерть не есть конец всего, что потом будет новое, лучшее существование, не омрачаемое болезнями, страданиями, нуждой и даже смертью. Иными словами, смысл спасения как религиозного понятия представляет собой попытку смертного уйти от страха смерти.